"Франсуа Мориак. Пустыня любви" - читать интересную книгу автора

На следующий день каприз Марии Кросс - отказ от экипажа - все еще
продолжался, потому что Раймон снова увидел незнакомку в трамвае: она сидела
на прежнем месте, и ее спокойные глаза снова ощупывали лицо подростка,
блуждали вокруг его ресниц, скользили вдоль темной опуши волос надо лбом,
подолгу останавливались на зубах, сверкавших между неплотно сжатыми губами.
Он вспомнил, что с позавчерашнего дня не брился, потрогал пальцем свою худую
щеку, потом стыдливо убрал руки под пелерину. Незнакомка опустила глаза, но
он не сразу заметил, что один носок без резинки у него сполз, обнажив ногу.
Раймон не решился его подтянуть, только изменил положение. И все-таки он не
страдал: больше всего Раймон ненавидел у людей смех, улыбку, пусть даже
сдержанную; он улавливал малейшее подергиванье в уголках рта, знал, что
означает закушенная нижняя губа... Но у женщины, которая сейчас его
разглядывала, лицо было совсем необычное - лицо разумного существа и
животного, да, животного, удивительного, невозмутимого и не ведающего, что
такое смех. Он не знал, что его отец часто подшучивал над Марией Кросс, над
се манерой надевать на лицо смех, словно маску, которая потом спадает, а
взгляд остается все таким же печальным.
Когда она сошла у Таланской церкви, и Раймон увидел перед собой кожу
сиденья, чуть вмятого там, где она только что сидела, он уже не сомневался,
что завтра увидит ее опять; он не мог бы объяснить свою уверенность никакой
разумной причиной, - он просто верил. Вечером, после ужина, он притащил к
себе в комнату два кувшина воды, снял с крюка лохань, а утром встал на
полчаса раньше, потому что решил отныне каждый день бриться.
Куррежи могли бы часами наблюдать за почкой каштана, так и не постигнув
тайны расцветания; столь же мало замечали они чудо, свершавшееся рядом с
ними: подобно тому как первый удар заступа вдруг обнажает часть совершенной
статуи, так первый взгляд Марии Кросс пробудил в грязном школьнике нового
человека. Под теплыми лучами женских глаз неухоженное юное тело уподобилось
тем шершавым молодым стволам античного леса, в которых вдруг начинала
шевелиться сонная дриада. Куррежи не видели этого превращения, потому что
члены тесно сплоченной семьи перестают видеть друг друга. Вот уже несколько
недель, как Раймон превратился в молодого человека, стал следить за собой,
стал заниматься водолечением, уверенный в том, что он нравится, и
поглощенный планами обольщения, а его мать все еще видела в нем неряшливого
мальчишку. Женщина, не успевшая произнести ни слова, одной лишь силой своего
взгляда преображала их мальчика, лепила его заново, но Куррежи не замечали
на нем следов этих неведомых чар.
В трамвае, который больше не освещался, так как дни стали длиннее,
Раймон теперь каждый раз отваживался на новый подвиг: скрестив ноги,
открывал свежие и хорошо натянутые носки, начищенные до блеска ботинки (у
креста св. Генезия сидел чистильщик); у него больше не было причин прятать
свои манжеты, носил он теперь и перчатки. Однажды он снял их, и молодая
женщина не могла удержаться от улыбки при виде слишком ярко накрашенных
ногтей, над которыми маникюрше пришлось изрядно потрудиться, но было бы
лучше, если бы эти ногти, которые Раймон годами обгладывал, пока еще не
выставлялись напоказ. То были лишь внешние признаки невидимого пробуждения:
туман, скопившийся в этой юной душе, понемногу рассеивался от участливого
внимания незнакомки, по-прежнему безмолвной, но с каждым днем все более
близкой. Быть может, он не такое уж чудовище и, подобно другим молодым
людям, способен привлечь к себе взгляд женщины, а быть может, и не только