"Франсуа Мориак. Пустыня любви" - читать интересную книгу автора

он чувствовал себя уверенно, не догадываясь о том, что Довольно было бы
одного слова, чтобы между ним и ими пролегла вдруг пустыня, разделяющая
целые классы и отдельных людей. Все, что могло быть общего между ними,
заключалось в кратком соприкосновении при посадке в этот трамвай,
разрезающий темноту предместий. Раймон, такой грубый в коллеже, здесь и не
подумал бы оттолкнуть от себя парня, который, обессилев от усталости,
привалился к нему головой, и его тело, сморенное сном, казалось,
распадается, словно развязавшийся букет.
Итак, в тот вечер он увидел напротив себя эту женщину, эту даму. Она
сидела между двумя мужчинами в перепачканной маслом одежде, вся в черном,
откинув с лица вуаль. Позднее Раймон спрашивал себя, почему он совершенно не
ощутил под ее взглядом того смущения, какое вызывала у него последняя
служанка. Нет, никакого смущения, никакого стыда, быть может, потому, что в
этом трамвае он чувствовал себя безымянным и ему не приходило в голову,
каким образом он мог бы вступить в разговор с незнакомкой. Но прежде всего
он не находил в ее лице ничего похожего на любопытство, насмешку, презрение.
А между тем - как эта женщина его разглядывала! Пристально, методично, и
должно быть, в это время думала: "Это лицо скрасит мне те неприятные минуты,
которые я вынуждена проводить в городском транспорте, рядом с этим печальным
ангельским ликом я не замечаю никого. Созерцание его делает меня
неуязвимой - ничто не может меня задеть. Его лицо передо мной - словно
неведомая страна, его ресницы - берега, омываемые волнами; между краями век
дремлют в тумане два озера. Пальцы в чернилах, воротник и манжеты грязные,
одной пуговицы не хватает, но все это лишь земля, испачкавшая прекрасный
плод, который вдруг сорвался с ветки и упал, но он цел и невредим, и ты
подбираешь его бережной рукой".
И Раймон тоже невозмутимо рассматривал ее, ибо мог не опасаться, что
незнакомка ему что-нибудь скажет, их ведь ничто не связывало, - рассматривал
с тем спокойным любопытством, с каким мы, бывает, не отрываясь глядим на
какую-нибудь планету. (Как по-прежнему чист ее лоб! Нынешним вечером Курреж
украдкой смотрит на нее, озаренную иным светом, нежели огни этого бара,
светом мысли, отблеск которой так непривычно видеть на лице женщины, но
именно он особенно волнует нас и не дает забыть, что слова Мысль, Идея,
Совесть, Душа суть женского рода!)
Возле Таланской церкви молодая женщина поднялась и вышла, оставив
покинутым мужчинам лишь запах своих духов, но он успел рассеяться еще до
того, как сошел Раймон. В этот январский вечер было совсем не холодно, и
юноша мог идти не торопясь; сырой воздух был пронизан ласковым дыханием
весны. Земля была еще голая, но она просыпалась.

* * *

Погруженный в себя, Раймон не замечал, что происходило в тот вечер за
семейным столом: отец казался совершенно больным, он выглядел так плохо, что
г-жа Курреж прикусила язык: "Его нельзя волновать", - объяснила она потом
чете Баск, когда доктор вместе с матерью поднялся к себе. Все-таки на свой
страх и риск она пригласила Дюлака. Стоя у камина и отравляя воздух дымом
сигары, лейтенант решительно заявил:
- Какие еще могут быть сомнения, мама, он болен.
Говорил он отрывисто и слова произносил нечетко, речь его напоминала