"Франсуа Мориак. Пустыня любви" - читать интересную книгу автора

чистого, источенного звездами или затянутого облаками, подсвеченными изнутри
невидимой луной; он доходил до заставы и садился в трамвай, всегда битком
набитый усталыми, грязными и тихими людьми. Большой прямоугольный желтый
ящик, освещенный ярче "Титаника", углублялся в полусельские окраины Бордо и
катил между грустными садиками, погруженными в зимнюю мглу.

* * *

Дома Раймон больше не чувствовал себя предметом бесконечных придирок:
всеобщее внимание было теперь перенесено на доктора.
- Я очень за него беспокоюсь, - говорила свекрови г-жа Курреж. - Вы
счастливая женщина - умеете не портить себе кровь. Завидую таким людям.
- Поль просто устал, понятно, он слишком много работает, но по натуре
он крепкий, и это меня успокаивает.
Невестка пожимала плечами, не прислушиваясь к тому, что бормочет про
себя старуха: "Он не болен, но страдает, что правда, то правда".
Госпожа Курреж твердила:
- Только врачи так упорно не желают лечиться.
За столом она пристально всматривалась в мужа, а он обращал к ней
усталое, раздраженное лицо:
- Сегодня пятница, по какому случаю отбивная?
- Тебе необходимо усиленное питание.
- Откуда ты взяла?
- Почему ты не покажешься Дюлаку? Врач не может лечить себя сам.
- Но, милая Люси, почему ты решила, что я болен?
- Ты же себя не видишь - на тебя страшно смотреть, это все говорят.
Вчера меня опять спросили - уж не помню кто: "Что с вашим мужем?" Надо бы
тебе попринимать холеин, я уверена, что это печень...
- Почему именно печень, а не какой-нибудь другой орган?
Она заявляла тоном, не допускающим возражений:
- Такое у меня впечатление.
У Люси было совершенно определенное впечатление, что это печень, -
ничто не могло ее в этом поколебать, - и назойливее мухи кружила она возле
доктора со своими наставлениями:
- Ты выпил уже две чашки кофе, я скажу на кухне, чтобы больше не
варили. Это уже третья сигарета после завтрака, не спорь, пожалуйста, - в
пепельнице три окурка.
Однажды она сказала свекрови:
- Он знает, что болен, и вот вам доказательство: вчера я застала его
перед зеркалом; он, всегда такой небрежный к своей внешности, пристально
рассматривал свое лицо, проводил по нему пальцами, - можно было подумать,
будто он хочет разгладить морщины на лбу и на висках, он даже рот открыл и
разглядывал свои зубы.
Госпожа Курреж-старшая настороженно посмотрела поверх очков на
невестку, как будто боялась прочесть на ее недоверчивом лице нечто большее,
чем беспокойство, - подозрение. Накануне вечером старая женщина
почувствовала, что сын поцеловал ее крепче обычного, и возможно, догадалась,
почему он вдруг так тяжело уронил голову ей на плечо; с тех пор, как он
перестал быть ребенком, она привыкла чутьем угадывать его раны, которые
могло залечить лишь единственное существо в мире - то, что их причинило. Но