"Франсуа Мориак. Галигай" - читать интересную книгу автора

глазами на высеченном из кремня лице. Но ведь Жиль - для него святы лишь его
собственные желания - получил бы все, к чему стремился, и без помощи
Галигай... Так в чем же дело? А в том, что он, Николя, всегда нуждался в
каком-нибудь идоле, ради которого ему нужно было приносить себя в жертву. Ну
и поделом тебе, жертвуй собой до конца, как последний идиот!
Такова была его натура: богатая внутренняя жизнь и глубокое понимание
происходящего ничуть не уменьшали его стремления к самопожертвованию. Все
будет так, как хочет Галигай: он не станет расставаться с жизнью, пока не
состоится бракосочетание, даже пока они не станут по-настоящему мужем и
женой, а также пока мать не поселится окончательно и бесповоротно в
Бельмонте. К тому же самоубийство без труда можно будет замаскировать под
естественную смерть. Он мечтал о каком-нибудь несчастном случае, жертвой
которого мог бы стать. Эта мысль успокоила его. Но этот вновь обретенный
покой тревожила глухая обида на Жиля. Шагая по осенней дороге, которую они
столько раз прошагали вместе в своих матерчатых туфлях, Николя вспоминал
долгую историю их дружбы, в которой он всегда оказывался в дураках. И
поднимающийся над последними крышами умирающего города дым делал туман
вокруг огромного собора еще более густым и непроницаемым.

XVI

Он вернулся домой по так называемому проспекту Крепостной Стены и,
вдруг услышав обращенный к нему знакомый голос, поднял голову: из окна его
собственной комнаты на него смотрел Жиль.
Его привезли из Бордо на автомобиле, и он попросил остановить машину у
дома Николя - настолько ему не терпелось увидеть его и все рассказать... Да,
конечно, он не поехал на охоту в Балюз. Эти две недели в Бордо были
чудесными и одновременно ужасными. Мари задыхалась в больничной палате. Мать
сама заставляла ее почаще уходить проветриться. Они встречались в Городском
саду, на набережной, где угодно, но только не в его гостиничном номере возле
вокзала Сен-Жан. Несколько дней они сопротивлялись искушению: они прекрасно
понимали, что, едва они останутся одни... И все же это случилось. Он
переживал не меньше, чем Мари. Расставаясь, они оба испытывали стыд. Эти
потаенные наслаждения, эти объятия, в то время как в больничной палате мать
Мари... Но что поделаешь! За все в ответе счастье, "потому что, должен я
тебе сказать, я впервые после акта не испытываю пресыщения, понимаешь? Я
чувствую при каждой встрече такую же радость, как будто это в первый раз.
Мари относится к этому очень просто: она и не представляла себе, что это
могло быть не так... Но я, ты же меня знаешь! Какое открытие, какое чудо!"
Он еще ни разу не взглянул на Николя. Он привык говорить один и говорил
только о себе. Молчание Николя было для него привычным и необходимым. Но,
очевидно, на этот раз молчание было иным; он смутно почувствовал это и
наконец взглянул на друга, который прилег на кровать, отвернувшись лицом к
стене. Он взял его обеими руками за волосы, потянул, заставил поднять
голову. И только тут все понял.
- Что с тобой? Уж не из-за Галигай ли? Из-за нее? Надеюсь, ты не
считаешь, что обязан... Ну да! Я прекрасно понял: речь на самом деле шла о
помолвке... Но в то же время... В то же время о помолвке без конкретного
срока... Разве нет? Я по-другому и не думал. Неужели ты поверил, что я
позволю съесть тебя заживо? Ведь даже если бы речь шла только о ней, и то...