"Франсуа Мориак. Галигай" - читать интересную книгу автора

Над этим ты не задумывался? Ты думаешь только о себе. А она? Ты станешь
просто поджаривать ее на медленном огне. Что ты говоришь? Она умрет, если ты
ее бросишь? Перестань! Ей есть куда пойти. Ты можешь не беспокоиться на ее
счет. А вот если ты женишься на ней, ты собьешь ее с настоящего пути,
испортишь ей жизнь, ведь с папашей Дюберне... теперь, когда он вдовец... Не
будь тебя, она, разумеется, сможет выйти за него... На что я намекаю?
Послушай, дуралей, об этом все в Дорте болтают. Только ты ничего не знаешь.
Заметь, я вовсе не говорю, что у них там что-то такое... ну в общем, что-то
серьезное... но что-то есть, тут я готов поклясться: Мари замечала. Ты что,
думаешь, он из чистой дружбы предпринял все эти меры, чтобы Бельмонт
вернулся к ней? Вовсе нет, твоя мать тебя обманула: деньги принадлежали не
Юлии Дюберне. Земли, да! Земли пришли от нее, от Донзаков, а вот капиталы
принадлежали папаше Дюберне, который, прикрываясь своим положением банкира,
двадцать пять лет занимался ростовщичеством, нещадно собирая дань со всех
мелких коммерсантов Дорта. Так что Бельмонт - это его подарок, его личный
подарок, понимаешь? Как бы свидетельство его признательности... Да и почему
бы нет? Почему не предположить, что Галигай нравится ему. Все женщины имеют
свой шанс в сельской местности... И потом, она дает ему советы по многим
вопросам... Они беседуют. Он рассказывает, что вычитал в "Ревю де Монд"...
Она позволяет ему пребывать в уверенности, что он сохранил рассудок. Так что
у тебя есть хороший предлог, даже не предлог, а полновесная причина: ты был
введен в заблуждение. Затронута твоя честь. Ты думаешь, уже поздно? Вовсе не
поздно. Да и вообще, выбрось из головы, что когда-либо бывает слишком
поздно! Слушай! Завтра вечером я на машине отца отвезу тебя в Лангон.
Послезавтра утром ты будешь уже в Париже, как раз в тот самый час, когда
Галигай, семья и покойница прибудут в Дорт. Из Парижа ты отправишь Галигай
хорошо продуманное письмо. Я останусь на месте, чтобы смягчить удар. Твоя
мать? Ах да! Мать... Слушай: придумай для нее какой-нибудь предлог; скажи,
что тебе надо до женитьбы урегулировать некое дело. Ей ты тоже напишешь...
Ах! Ну не будешь же ты жертвовать собой ради того, чтобы доставить
удовольствие матери, которую к тому же граф де Камблан все равно через
неделю выставил бы за дверь. Можешь мне поверить: мой отец всю жизнь лечил
этого старого кабана. Клянусь тебе, он никогда не соглашался делить с
кем-либо свое кабанье логово.
Теперь Николя повторял: "Ты считаешь? Ты думаешь?" Он все еще слабо
протестовал. Жиль убеждал: "Ни о чем не беспокойся, положись на волю судьбы,
развяжи себе руки". Да, развязать руки. Он дышал свободнее, и мир обретал
свою прежнюю лучезарность. Солнце разрывало туман. Как мог Николя устоять
против всех этих аргументов? Жиль убирал камень за камнем, которые давили
ему на грудь.
Однако он еще пытался сопротивляться: у него была совесть. "А вот у
меня нет совести", - повторял ему Жиль тем же тоном, каким он сказал
Галигай: "У меня нет сердца".
Совесть Николя сопротивлялась до того часа, когда сирена лесопильного
завода позвала жителей До-рта за стол, а ризничего - звонить к вечерней
молитве. Все это утро г-жа Плассак нервничала, и даже старый попугай то
поднимался, то спускался по своей лесенке в клетке. Поскольку г-жа Плассак
носила войлочные тапочки, о ее приближении невозможно было догадаться, и
ничто не мешало ей приложить к двери Николя свое менее глухое ухо и
расслышать повторенное несколько раз имя Галигай. Она уже не сомневалась,