"Франсуа Мориак. Агнец" - читать интересную книгу автора

еще не запертым воротам, она услышала шаги, а затем увидела его. В полутьме
он показался ей таким маленьким и хрупким, что в первую секунду она даже
усомнилась, он ли это. Он вел велосипед и не заметил бы Мишель, если бы она
не окликнула его.
- Я беспокоилась, - сказала она.
Он вздохнул и сказал, что его преследовали неудачи. Фонарь перегорел,
он врезался в кучу камней, чуть не угодил под грузовик, а проехав километра
два, пропорол шину. Они шли рядом. Он учащенно дышал. Перед тем как войти в
дом, он долго вытирал башмаки и извинялся, что наследит.
- Пустяки. Сядьте у огня, я сейчас, принесу хлеб и сыр.
Уходя, она едва взглянула на Ксавье, но, вернувшись с подносом, вдруг
словно впервые увидела его. Он склонился к камину, его лицо с темными
пятнами небритых щек и подбородка раскраснелось от яркого пламени. Он
протянул к огню озябшие руки, от его башмаков шел пар. Мишель вынула из
шкатулки с рукоделием чистый носовой платок и вытерла его мокрые от испарины
и дождя щеки и лоб. Потом она опустилась на колени и принялась развязывать
шнурки его башмаков.
- Не надо, - запротестовал он. - Пожалуйста. Хватит с вас и того раза.
Я вам и так доставил немало хлопот.
Ему было стыдно, что она вновь увидит его ужасные ноги и снова начнет
их лечить, как в ту ночь, когда он приволок садовую лестницу... И вдруг ему
пришла в голову странная мысль, что вид его сбитых ног вызовет у Мишель
отвращение и что это хорошо. Он перестал сопротивляться и словно оцепенел,
сидя в кресле. Он слышал, как вздыхала Мишель:
- Бедные, бедные ноги. - Потом она встала и засунула руку ему за
шиворот. - Да вы же насквозь промокли! Разве можно так сидеть? Сущее
безумие! Немедленно раздевайтесь, я принесу вам пижаму. Вас надо растереть
одеколоном!..
Когда она вышла, он со звериной жадностью накинулся на хлеб и сыр и
залпом выпил стакан своего любимого гравского вина. Мишель вернулась с
пижамой, домашними туфлями, полотенцем и одеколоном и сказала, что теперь он
уже выглядит лучше. А Ксавье тем временем снимал куртку, грубошерстный
свитер, рубашку. Он покорно дал растереть себя одеколоном, наслаждаясь
теплом, разливающимся по его телу, испытывая от этого какую-то животную
радость. А мысли его были заняты совсем другим - он перебирал в памяти все
то, что в течение двух часов внушал ему священник в Балюзаке: что
христианство истинно лишь в той мере, в которой мифы выражают какую-то
истину; что месса имеет глубокий смысл, но это не значит, что во время
службы происходит нечто мистическое; что вера в букву Святого писания нужна
только слабым натурам и простакам, но недостойна настоящего человека; что
человеческое начало проявляется в постепенном освобождении от буквализма
веры, но что его следует уважать, памятуя о тех, кто в нем нуждается. Ксавье
мутило от резкого запаха одеколона. Он вдруг вскочил, ему представилось, что
какая-то густая сеть сейчас опутает его и он будет вырван из своей привычной
среды.
- У меня нет сил, - сказал он тихо. - До смерти хочу спать.
Мишель не успела ответить, как он исчез. Она могла бы подумать, что все
это был сон, если бы перед камином не стояли его огромные рваные башмаки, а
в руке она все еще не держала бы полотенце.
Он притаился, как заяц в норе. Где-то хлопнула дверь. Он никак не мог