"Франсуа Мориак. Агнец" - читать интересную книгу автора

медленно и с каждым шагом все больше ранил ноги. Он часто останавливался,
чтобы переложить лестницу с одного плеча на другое. Потом, сам того не
замечая, сошел с аллеи, довольно долго не мог найти ее, и колючие ветки
лимонника и острые шишки, обглоданные белками, до крови раздирали ему
кожу... Выбравшись наконец на аллею, он пришел в ужас при мысли, сколько еще
придется тащить лестницу в этой темноте до дома. Конечно, главным оставалась
Доминика, их любовь, его призвание и сомнения, которые постоянно терзали его
душу. Но этой ночью он терзал свою плоть. Голгофа! Сколько он об этом
говорил, сколько, как ему казалось, думал, но вдруг в кромешной тьме этой
сырой и зябкой ночи он обнаружил, что никогда по-настоящему не понимал, что
значит нести свой крест, не испытал этого на своей шкуре. Нет, крест - это
не неудачная любовь, как он внушал себе прежде, не необоримая страсть, не
унижения и провалы, а реальный тяжелый деревянный брус, давящий на стертые в
кровь плечи, и еще эти острые камни, и эта неровная земля, которые ранят
сейчас его ноги... Напрягая последние силы, он шел вперед, и ему чудилось,
что перед ним маячит чья-то худая спина. Он четко видел каждый позвонок,
обтянутые кожей ребра, которые вздымало прерывистое дыхание, и лиловые рубцы
от ударов бича: раб всех времен, вечный раб.
Когда перед Ксавье возникли наконец смутные контуры дома, он в
последний раз передохнул, прислонившись к стволу дерева. Это страдание плоти
будило в нем чувства, похожие на те, что вызывал обряд причастия. Он
смаковал его, сосредоточивался на нем, боясь что-либо упустить. Он
погружался в бездну страданий, смутно предощущая в этом особо изощренную
усладу, без которой не может развиваться личность с ранимой совестью. Он
ощутил тяжесть каждой слезы, каждой капли пота и крови в том потоке, который
течет в мире не только из-за человеческой жестокости, ибо жизнь наша, наша
добродетельная жизнь вообще немыслима вне этого неиссякаемого потока.
Ксавье выпрямился и прошел несколько шагов, отделявших его от окна
библиотеки. Ветер трепал занавеску, выбившуюся за раму. На эту сторону,
кроме окна библиотеки, выходило только окно ванной комнаты. Он легко проник
в библиотеку, и в первую секунду у него упало сердце: старый кожаный диван
был пуст. Он обвел помещение привыкшими к темноте глазами, но никого не
обнаружил. Тогда он чиркнул спичкой и увидел, что Мирбель оставил рядом с
куском хлеба подсвечник со свечой. Он зажег свечу. Одеяло было сложено на
диване. И тут из дальнего угла комнаты донесся не то вздох, не то стон.
Между стеной и старым сундуком, который долгие годы не открывали, потому что
секрет его замка был забыт, забился, свернувшись клубком, мальчик.
Расцарапанные коленки были подтянуты к подбородку. Он видел мальчика в
профиль. Ксавье вздрогнул - ему показалось, что ребенок мертв, - но это
длилось только мгновение. Ролан просто спал, сраженный усталостью, как это
бывает в его возрасте, когда сон побеждает все горести мира. Ксавье
наклонился к нему, из последних сил сгреб мальчишку в охапку, невероятным
напряжением воли заставил себя донести его до дивана и осторожно уложил. Под
его всклокоченную голову он подсунул подушку, накрыл одеялом худые ноги с
мосластыми коленками, снял рваные сандалии и принялся растирать ледяные
ступни. Ролан вскрикнул и сел, испуганно озираясь по сторонам.
- Это я. Я с тобой, спи.
Мальчик раскрыл глаза, но так толком и не проснулся, тут же уронил
голову на подушку. Тени от ресниц странным образом удлиняли его тяжелые
темные веки. Его тонкие черты искажала маска детского отчаяния, маска из