"Франсуа Мориак. Подросток былых времен (Роман)" - читать интересную книгу автора

- Я пришла не затем, чтобы оправдываться. Можете думать что хотите...
Но у меня не было никаких тайных мотивов. Просто я знала: если вы
встретитесь без меня с Симоном Дюбером, между нами все будет кончено
раньше, чем начнется...
- Я тоже обманывал вас, Мари. Мы оба лгали, чтобы не потерять друг
друга.
- Потерять можно лишь то, чем владеешь. Нет, Ален, я не потеряла тебя.
Она не потеряла меня, она хотела меня спасти. Она видела, что мне
грозит смерть, потому что для мужчины страшнее смерти вынужденный брак с
женщиной, внушающей ему такой ужас, какой внушала мне Вошка. Моя мать
знает, что время работает на нее, что каждый выигранный год приближает
осуществление мечты, которую она лелеяла всю свою жизнь.
- Надо опередить ее, раз уж нам известно, куда направит она первый
удар... Но прежде всего, Ален, все зависит от вас, и вы сами должны твердо
знать, с кем вы, хотите ли вы, чтобы мы вас спасли? Симон Дюбер уверяет,
что вы на это решились. Но, может быть, так было в день вашей встречи, а
сегодня вы уже менее тверды?
Она искала мой взгляд, но мы сидели рядом, и мне нетрудно было
уклониться Я сказал, что готов ко всему и не готов ни к чему, что никогда
больше не вернусь в ярмо, от которого мысленно уже освободился, но
оставляю за собой право судить о путях, которые мне будут предложены.
Сам не знаю, как получилось, что главной темой нашей беседы стал Симон
Дюбер. Она говорила о нем с увлечением и, я уверен, без всякой задней
мысли, и то, что она мне рассказала, объяснило мне истинный смысл
предложения Симона бросить все и последовать за мной, лишь бы избавиться
от ада в Талансе.
Бедный Симон. Свой ад он носил внутри себя. В Париже он был на грани
самоубийства. Он все время близок к самоубийству, его удерживают лишь
остатки веры. Он сохранил их и только поэтому устоял против своих новых
учителей, которые пытались использовать его в своих целях. Они уговаривали
Симона написать исповедь молодого крестьянина, которого хотела сбить с
пути богатая ханжа. План книги был для него составлен, ему оставалось
только заполнить пустые графы. Симон взбунтовался, они не настаивали, и,
поскольку он был полезен в канцелярии, его терпели... Я вдруг вспылил:
- Оказывается, я ждал вас битых два часа и слонялся как потерянный по
лабиринту этих мрачных кварталов лишь затем, чтобы поговорить о Симоне...
- Да, это правда, я говорю с вами о нем, потому что боюсь заговорить о
нас, потому что знаю, о чем вы подумаете... Но, собственно, почему вы
можете об этом подумать? Вы знаете, чья я дочь, на сколько лет я вас
старше, что я делала, или, вернее, что со мной делали за эти годы - что
сделали со мной эти старики. Ах! Какой я была в вашем возрасте, Ален,
какой я была...
Нет она не играла в эту минуту, а если играла, то какая это была
актриса! Самым ужасным для нее было мое молчание. Я ничего не ответил, но
не оттого, что был таким бесчувственным, а потому, что единственные
пришедшие мне в голову слова, слова хорошо воспитанного юноши, прозвучали
бы хуже любого оскорбления.
Я должен верить, сказала она, что, вступая в этот заговор, она не ищет
для себя никакой выгоды, разве лишь испытает то удовольствие, с каким
освобождаем мы из паутины муху, пока ее не сожрал паук. Наконец она