"Франсуа Мориак. Подросток былых времен (Роман)" - читать интересную книгу автора

участках. А с Толозой надо было действовать решительно:
владелец мог, того и гляди, передумать. Пришлось подписать купчую и
выплатить деньги в тот же день, но она признает, что напрасно так
поторопилась. Теперь она сделает все, что нужно, и из собственных средств
вернет в кассу Мальтаверна стоимость Толозы.
- А если ты когда-нибудь женишься, Толоза будет моим свадебным
подарком. Но в двадцать один год не женятся.
- Потому что это призывной возраст. Но от армии меня тоже оградили: я
избежал и этого. А вот женитьбы мне, может быть, избежать не удастся.
- Надеюсь, что так.
Я не выразил согласия ни словом, ни знаком; молчание между нами стало
невыносимым. Мы поднялись и пожелали друг другу спокойной ночи.
Еще не пробило и десяти. Полагаю, каждый из нас, сидя в своей комнате,
думал об одном и том же человеке: для мамы это была незнакомка, которую я
пригласил как-то вечером в ее отсутствие и которая настолько меня
преобразила, что я осмелился спросить у матери отчета в покупке Толозы; но
и для меня эта женщина оставалась незнакомкой, хотя я держал ее в тот
вечер в своих объятиях и верил, что она любит меня. Она мне солгала, она
знала, что я это знаю, и не сделала ни малейшей попытки осведомиться, что
же во мне происходит...
После встречи с Симоном я не был в книжной лавке у Барда целых три дня!
Мари, должно быть, прочла в этом свой приговор и отказалась от борьбы.
Дикий голубь, которого она приручила, испугался и улетел: она постарается
меня забыть. Такие мысли я приписывал ей. Потом я вспомнил, что Симон
говорил о каком-то плане Мари спасти меня от женитьбы на Вошке. План Мари,
задуманный Мари...
Я решил затаиться до четверга-дня нашего свидания с Симоном. Но на
другой день после приезда мамы, возвращаясь из университета, я не
выдержал. Я пытался бороться. Как всегда, я зашел в собор, это было по
пути: я даже сокращал дорогу.
Обычно я там задерживался. В этом месте, принадлежавшем всем люДям, я
чувствовал себя наиболее защищенным от людей, как бы плавающим в
безбрежном море любви, заказанной мне навеки, мне, подобно богатому юноше
из Евангелия, который "отошел с печалью, потому что у него было большое
имение".
В тот день я в соборе не задержался. Я дошел по улице Сент-Катрин до
Пассажа. Не успел я переступить порог лавки, как Мари меня увидела, а я с
первого взгляда почувствовал, что она страдает. Страдание состарило ее.
Это была уже не молодая девушка, даже не молодая женщина, а живая душа,
страдавшая долгие годы, но теперь она страдала из-за меня. Мне известно -
и Донзаку тоже - одно свойство моей натуры, не знаю, моя ли это
особенность или черта эта свойственна многим людям: если я привязан к
человеку, мне, чтобы быть спокойным, нужно увидеть, как он страдает.
Прежде чем я обменялся с Мари хоть словом, на мою душу снизошло великое
умиротворение. Мы наскоро пожали друг другу руки. Я попросил ее зайти к
Прево, как только она освободится, а в ожидании пытался убить время,
кружа, как потерявшаяся собачонка, в лабиринте пустынных кварталов
Сен-Мишель и Сент-Круа. Потом я сидел у Прево за чашкой шоколада,
предаваясь животной радости отдыха. Наконец она вошла. "Она подкрасилась",
- сказала бы с осуждением моя мать.