"Франсуа Мориак. Подросток былых времен (Роман)" - читать интересную книгу автора

начиная с того, что старик сказал мне про "Замок Тромпетт". Прямо
настоящий роман! Хорош он? Или плох? Во всяком случае, все здесь ложь, все
отдает ложью. Я и двух слов не произнес бы - старик .вколотил бы мне их
обратно в глотку. Впрочем, я никогда не совершил бы смертного греха,
обвинив в убийстве или покушении на убийство Казимира и Сегонду, которые и
в самом деле привязаны к своему старому мучителю. Есть еще и другой
вариант этой истории, которую сам себе рассказываю: старик неожиданно
решает, что его наследником буду я. Я придумываю, на что употребить эти
деньги: Лассю я превращу в библиотеку, мы будем там хранить все свои
книги, Донзак и я. Отгородимся от мира живых горами книг и музыкой тоже -
там будет пианино для Андре, а то и орган, почему бы и нет?
Может, я сочинял эту историю на обратном пути? Не помню.
Помню только, что я был умиротворен и счастлив, как бывает почти
всегда, когда я причащаюсь поутру. Я размышлял о том, что годы моего
отрочества протекают в мире чудовищ, или,
вернее, карикатур на чудовища, одни из них любят меня, другие боятся.
Ни одна девушка еще не обратила на меня внимания, как это бывает в
романах, хотя в коллеже считается, что у мен "смазливое личико"; правда, я
тощий и у меня нет мускулов.
Андре говорит, что девчонки не любят слишком тощих мальчишек.
Единственную девушку, которой я восхищаюсь, я вижу только верхом,
неприступную, как Жанна д'Арк. Она так презирает меня, что даже не глядит
в мою сторону. Да... Но меня как раз и пленяет в ней то, что тут я ничем
не рискую, она не спешится, не подойдет ко мне, не потребует, чтобы я
перестал быть ребенком и вел себя как мужчина... Думал ли я об этом тогда,
возвращаясь из Лассю? Или сочиняю уже новую историю? Еще меня волнуют те
девушки, что поют в церкви, обступив фисгармонию, на которой играет сестра
Лодоиса... Особенно дочки аптекаря, они носят черную бархотку на шее, и
при пении шея у них .раздувается, как у голубки...
За время этих каникул не произошло ничего, что нарушило бы обычное
течение нашей замкнутой жизни. Симона с нами уже не было. О госпоже Дюпор
почти не вспоминали, прошел слух, будто она выпивает, а по словам Мари
Дюбер, которая попрежнему работала у нее поденно, она даже "вставала по
ночам, чтобы пропустить рюмочку". Линия Дюпор - Симон затерялась среди
других; потом - начало занятий, возвращение в Бордо; Мальтаверн стал для
меня сказочным островом, о котором мечтал до наступления следующих
каникул, когда я переходил в класс риторики. На этот раз произошло только
одно событие: сам мэр согласился на визиты облаченного в сутану Симона к
госпоже Дюпор. Мама и настоятель радовались этому, как победе, или по
крайней мере притворялись, будто радуются. Происходили ли уже тогда тайные
встречи господина Дюпора с Симоном? Задумал ли мэр еще в том году похитить
его у церкви? По словам Симона, при встречах мэр никогда не говорил с ним
о религии, он был очень любезен, советовался иногда по тому или иному
поводу, рассказывал о своих политических друзьях, с которыми видитс на
заседаниях генерального совета департамента. Он даже был близок с молодым
министром Гастоном Думергом и мог бы обратиться к нему с любой просьбой...
Этим летом Симон как воды в рот набрал - про мэра ни слова.
И вдруг словно гром среди ясного неба: госпожа Дюпор явилась вчера в
ризницу, после того как настоятель отслужил мессу, и открыла ему замысел
своего мужа. Как говорила мама, мэр пообещал Симону взять на себя его