"Анна Матвеева. Небеса" - читать интересную книгу автора

спешили звать меня на смотрины, приглашали одну только маму, и она очень
подробно восхищалась младенцем. Маме показалось, что Петрушка - слепок с
Лапочкина, и нос у него такой же, и уши, и овал лица, и даже форма ступней.
Форма ступней меня просто добила.
Зубов надолго пропал после собственных откровений: началась очередная
думская сессия, а может, он искал помещение для своих прихожан или писал
новое Евангелие... Иногда мне казалось, что Зубов просто пошутил в том
разговоре, опробовал на мне очередную байку, что вылетали из него с
невероятной частотой и легкостью... Мы виделись мельком несколько раз, но
депутат ни словом больше не оговаривался о своей религии, и глаза у него
снова были голубыми.
Я каждый день ждала звонка от Лапочкиных, и в день, когда Петрушке
исполнился месяц, не выдержала. Сашенька долго не подходила к телефону,
потом выкрикнула в трубку ожесточенное "алло".
"Хочешь - приходи!" - сестрица обошлась без лишних сантиментов, и я
пошла к Вере отпрашиваться. Она сидела, окаменев, над факсом, только что
присланным из местного информационного агентства. Скосив глаза, я прочитала:
"Заседание Священного Синода, 12-13 января, сообщение для СМИ".
Дочитать до конца не довелось: Вера швырнула листочек в урну, но потом,
спохватившись, достала обратно, в черном сигаретном пепле и с прилипшей к
сгибу жвачкой.
"Чего тебе, Глаша?" - простонала Вера. Ей было настолько ни до чего,
что она быстро согласилась отпустить меня с работы - хотя до шести вечера
оставался еще довольно большой зазор. В детском магазине напротив Дома
печати я купила резиновую белку интенсивно-оранжевого цвета, и всю
трамвайную дорогу нажимала ей на живот: белка громко пищала.
Дверь открыл Лапочкин - смурной и опухший. Я привыкла к тому, что Алеша
пристально следит за своей внешностью, - и даже не сразу признала его.
"Заходи, - мотнул он головой. - Сашенька уехала с Петрушкой в
поликлинику, но они скоро вернутся. Только не обижайся, я дальше спать буду:
сегодня всю ночь прыгали с ребенком".
Он устало махнул рукой и закрыл за собой дверь в спальню. Я присела на
краешек разложенного дивана, где, видимо, обитала теперь Сашенька. Нарядная
прежде комната сильно изменилась - повсюду валялись пеленки, марлевые
тряпки, погремушки, на столе выставлена батарея узких стеклянных бутылочек,
и главное, здесь царил теперь новый запах: молочно-теплый, беззащитный...
Я никогда не думала о себе как о матери - не могла поверить, что у меня
вдруг заведется некий ребенок, которого надо будет пестовать и холить.
Теперь, еще не видя своего племянника, я вдруг почувствовала сильную,
сосущую тоску в самой чувствительной зоне своей души. Один только запах,
незнакомый, теплый и родной, пробуждал сильное, болезненное от новизны
чувство. Чтоб не дать ему разгуляться, я поспешно взяла с тумбочки
растрепанную тетрадку, на клеенчатой обложке которой подсыхал круглый след
от чашки. Судя по всему, тетрадь жила здесь постоянно - у нее даже было
собственное, прямоугольное место на тумбочке, припорошенной пылью - наводить
порядок Сашеньке было некогда.
Я сразу узнала волнистый почерк сестры.
"11 ноября.
В начале занятия - тошнота, головокружение, легкие позывы к рвоте.
Тема: "Трансформация смерти".