"Анна Матвеева. Небеса" - читать интересную книгу автора

силах видеть счастливый дуэт, баритон покинул театр. В консерватории его
приняли на ура, и вскоре баритон женился на одной из своих студенток, что
носила гладкую балетную головку.
Кто мог знать, что время для сладкой мести придет так нежданно!
Увидев пред собой дитя чужой любви: с глазами позабытой, но при этом
незабвенной балерины, с характерным носом ненавистного тенора, баритон
сорвал поводья. Его несло, как ополоумевшую лошадь, и после долгого,
брезгливого прослушивания Эмме объявили: "У вас в принципе отсутствует
голос!".
Она выбежала из класса, сбив с места вертящийся стульчик.
Отец с матерью утешали Эмму, говоря о том, что три с половиной октавы
свободного диапазона - уже голос, а баритон просто подлец. Но жертва была
принята наверху: "Я ему поверила, а не родителям. Закрыла рот, и не спела с
тех пор ни строчки". Ее взяли на теорию музыки, и счастливые ожидания жизни
стали просто жизнью.
...Дальше Эмма рассказывать не стала, хотя мне очень хотелось знать
продолжение. Я представляла себе долгие годы Эммы в музыкальной школе, как
она диктует ребятишкам нотные фразы и как болит в ней отвергнутый голос,
перебродивший своей собственной силой.
Моя мама ничем не напоминала Эмму. "Глаша, ты собираешься искать
работу?" Этот вопрос появился на другой день после выписки и с каждым разом
звучал все громче. "Попроси Алешу, - советовала мама, - он обязательно тебе
поможет".
Мне было страшно даже думать на эту тему, ибо после того, что
случилось, Лапочкину следовало вычеркнуть меня из списка родственников. А
лучше убить: для надежности. Подстегнутая страшными видениями, я быстро
выдумала другую возможность - она носила фамилию погибшего одноклассника.
Однажды мне приходилось обращаться за помощью к его маме: Марина
Петровна была главным редактором газеты "Николаевский вестник" и курсе на
третьем устроила мне летнюю практику в "Вечерке", с которой дружила
"коллективами". Теперь, после смерти, звонить ей было и совестно, и страшно,
но все же я решилась. От смущения в начале разговора я говорила странно,
почти лаяла, но Марина Петровна обрадовалась. Наверное, она сумела простить
историю с портретом и могилой, иначе не стала бы говорить: "Приходи прямо
сегодня, Глаша. Пропуск я закажу".
Тогда все газеты Николаевска трудились в одном здании, довлеющим над
однородным городским пейзажем. Это был новострой: унылое многоглазое здание,
архитектор которого явно имел личные счеты с нашим городом. Кабинет Марины
Петровны выходил окнами к моргу областной больницы, и это было несправедливо
по отношению к ней.
Конечно, она заплакала, лишь только я появилась в дверном проеме. Она
довольно долго плакала и даже пыталась неловко обнять меня: обняла, но сразу
оттолкнула, ведь я была всего лишь одноклассницей ее сына. Потом в кабинет
зашел мужчина с угодливым лицом, и Марина Петровна стала другая.
"Василий, знакомься, Глаша. Хорошая девочка, у нее журфак. Училась
вместе с моим сыном, поищи для нее место". На меня Василий смотрел не так
угодливо, но пригласил в кабинет "буквально через парочку минут".
Это был кабинет заместителя главного редактора. Василий сидел там в
одиночестве, распяв пиджак на спинке стула. "Могу предложить отдел
информации - других вакансий все равно нет. Девушки обычно хотят в культуру,