"Ричард Мэтсон. Я - легенда (Последний) (Авт.сб. "Легенда")" - читать интересную книгу автора

брызнули звоном остатки зеркала, выпавшие из рамы.
Прекрасно! - он поджал губы так, что они побелели.
От двух чашек горячего кофе ему стало только хуже: желудок отказывался
принимать его. Отставив чашку, он отправился в гостиную. Все к дьяволу, -
подумал он, - лучше напьюсь.
Но ликер показался ему скипидаром. Со звериным рыком он швырнул в стену
бокал и замер, глядя, как ликер стекает по стене на ковер. Дьявол, так я
останусь без бокалов, - подумал он, что-то внутри у него сорвалось, и его
стали душить рыдания. Он осел в кресло и сидел, медленно мотая головой из
стороны в сторону. Все пропало. Они победили его; эти чертовы ублюдки
победили.
И снова это неотступное чувство: ему казалось, что он раздувается,
заполняя весь дом, а дом сжимается, и вот ему уже нет места, его выпирает
в окна, в двери, летят стекла, рушатся стены, трещит дерево и сыплется
штукатурка... Руки его начали трястись - он вскочил и бросился на улицу.
На лужайке перед крыльцом, отвернувшись от своего дома, который стал
ему ненавистен, он отдышался, наполняя легкие мягкой утренней свежестью.
Впрочем, он ненавидел и соседние дома. И следующие за ними. Он ненавидел
заборы, тротуары и мостовую, - и вообще все, все на Симаррон-стрит.
Ощущение ненависти крепло, и он внезапно понял, что сегодня надо
выбраться отсюда - облачно ли, или нет, но ему надо выбраться.
Он запер входную дверь, отпер гараж.
Гараж можно не запирать, я скоро вернусь, - подумал он. - Просто
прокачусь и вернусь.
Он быстро вырулил на проезжую часть, развернулся в сторону
Комптон-бульвара и до упора выжал акселератор. Он еще не знал, куда едет.
Завернув за угол на сорока, он к концу квартала добрался до шестидесяти
пяти. "Виллис" несся вперед как пришпоренный. Жестко вдавив акселератор в
пол, нога Нэвилля так и застыла там.
Руки его лежали на баранке словно высеченные изо льда, лицо было лицом
статуи. На восьмидесяти девяти милях в час он проскочил весь бульвар; рев
его "виллиса" был единственным звуком, нарушавшим великое безмолвие
умершего города.


Природа в буйстве своем приемлет все, и все ей просто и все
естественно, - так думал он, медленно поднимаясь на заросший кладбищенский
пригорок.
Трава была так высока, что сгибалась от собственного веса, стернь
хрустела у него под ногами. Звук его шагов соперничал лишь с пением птиц,
казавшимся теперь совершенно бессмысленным.
Когда-то я считал, что птицы поют тогда, когда в этом мире все в
порядке, - думал Нэвилль. - Теперь я знаю, что ошибался. Они поют оттого,
что они просто слабоумные.
Шесть миль, не снимая ногу с педали, он не мог понять, куда едет. Как
странно, что тело и мозг его хранили это в секрете от его разума. Он
понимал лишь, что болен, подавлен и не может оставаться там, в доме, но не
понимал, чего хочет, и не знал, что едет к Вирджинии.
А ехал он именно сюда, на максимальной скорости.
Оставив машину на обочине, он зашел, отворив ржавую калитку, на