"Дэвид Марусек. Счет по головам" - читать интересную книгу автора

веснушек.
К моей двери начали прибывать букеты реальных цветов с записками из
одного слова: "Позвони".
Потом пришел инфочип с теми самыми мемуарами, от которых заклинило мой
домпьютер в Буффало. В них упоминалось о нынешнем увлечении Элинор. Имитация
автора, сидя в плетеном кресле, с южным распевом читала текст по книге в
кожаном переплете. Элинор описывалась как "надушенный вагиноид с
перебравшейся на лоб нижней растительностью, мужененавистница с
эмоциональным диапазоном внукоровского слизняка". Я попросил имит прерваться
и уточнить. "В своих отношениях с мужчинами, - пояснил он с рекламной
улыбкой, - Элинор Старк обходится без эмоций. Предпочитает детские забавы,
вроде тыканья палкой в лягушку. Запас ее терпения невелик. На роскошные
чувства и пушистые мысли у нее нет времени. Что до постели, то там она любит
мужчин недопеченными - чем сырее, тем лучше. Вот почему ей нравится
тусоваться с богемой. Нужно, чтобы человек побольше мнил о себе, чтобы его
чувствительность и его спесь были выше некуда - такого интереснее всего
препарировать и полюбоваться тем мокрым месивом, которое он носит в себе".
Это наблюдение, при всей его вероятной меткости, взбесило меня.
- Ты не знаешь, о чем говоришь! - заорал я. - Эл совсем не такая.
По-моему, ты ничего в ней не понял. Она не святая, но у нее есть и сердце, и
чувства, и - да пошел ты.
- Спасибо за комментарий, - откликнулся автор. - Вы разрешите вас
процитировать? Не пропустите дополнение к данным мемуарам, "Задетые дают
сдачи", - читальник выйдет в сентябре в издательстве "Перелистывая
страницы".
В возрасте 147 лет я был своей жизнью вполне доволен. Я успешно сделал
несколько карьер и нажил состояние, которым даже Генри управлять было
трудновато. При этом каждое утро я вскакивал с постели в ожидании новых
приключений и готов был прожить таким же манером еще 147 лет. Но финальное
послание - мрачная Эл, сидящая в Музее искусства и науки на фоне моего
раннего, во всю стену, холста - обратило всю мою жизнь в прах и пепел.

Семьдесят две толстые свечи в золотых канделябрах выше человеческого
роста караулили меня с двух сторон. Я, облаченный в смокинг, топтался у
алтаря. Тающий воск наполнял собор ароматом гвоздики. "Лук" объявил наше
бракосочетание "Свадьбой часа", и нас транслировали в прямом эфире по
Свадебному каналу. Хор кастратов, скрытый за гигантскими бронзовыми трубами
органа, призывал всех положиться на милость Провидения. Сладкозвучные
сопрано, пронизывая целые мили каменных сводов, порождали эхо и обретали
новую гармонию. Больше миллиона подписчиков ерзали на деревянных скамейках,
протянувшихся, казалось, до самого горизонта. Каждый подписчик занимал
сиденье у прохода, в первом ряду.
В нью-йоркской сетевой студии мы с Эл, в голубых боди-костюмах, стояли
на противоположных концах огромной сцены. Эл по сигналу медленно двинулась
ко мне. Одновременно она прошла через портал Вавельского собора в древнем
Кракове, омытая утренним светом, в льняном платье цвета слоновой кости.
Орган грянул марш Мендельсона, усиленный несколькими акрами мрамора. Две
девочки бросали розовые лепестки под ноги Элинор, третья несла ее длинный
шлейф. Газовая вуаль закрывала лицо Эл ото всех, кроме меня. Никто не вел ее
к алтарю - наша двухсотлетняя невеста предпочитала выдавать себя замуж сама.