"А.Мартынов "Великая историческая проверка"" - читать интересную книгу автора

вырвите же их сами из рук народного суда (т.-е. самосуда. А. М.).
Гуманность это вам повелевает".
Еще одно обвинение против пролетарской диктатуры: "Она упразднила
свободу печати и свободу слова для всех партий, кроме коммунистической".
И это верно, как верно то, что свобода печати есть великая ценность,
ради завоевания которой у нас не даром велась столетняя борьба. Но у нас,
социалистов, есть ценность еще более высокого порядка, чем свобода печати
- это свобода от всякой эксплоатации человека человеком. И как быть, если
наступает период, когда свобода печати приходит в столкновение с задачей
освобождения рабочего класса от капиталистического рабства? А так именно у
нас и обстоит дело теперь.
С того момента, как пролетариат взял у нас власть, он очутился сразу
меж двух огней: с одной стороны - наступление контр-революционной
буржуазии на многочисленных фронтах, с другой стороны - постоянно
меняющееся, колеблющееся настроение крестьянской массы в тылу.
Как быстро менялось у нас настроение крестьян, в зависимости от
перемены ситуации, я имел достаточно случаев убедиться, живя на Украйне.
Когда петлюровские войска, низвергнув гетмана Скоропадского, заняли Киев,
украинские социал-демократы, стоявшие близко к Директории, говорили, что
Директория, борясь за "самостийность" Украйны, считает себя вынужденной
выставить сейчас в области внутренней политики большевистскую платформу,
ибо иначе и месяц не пройдет, как быстро нарастающая волна большевизма в
крестьянских массах ее сметет с лица земли. Когда я из Киева вернулся в
Подолию, я убедился, что это правда.
Крестьяне тут говорили в один голос: мы все большевики! Но как только
Советская власть ввела разверстку и упразднила свободную торговлю хлебом,
крестьяне, подстрекаемые кулаками, завопили: "Не треба нам комунии!" и
перекрасились в значительной своей части в петлюровцев. Когда пришли
польские паны, они опять метнулись влево, к большевикам. Когда стали
приходить красные кавалерийские части и стали у них забирать овес для
лошадей, они опять отшатнулись от большевиков и молодежь опять стала
уходить в лес, в банды. Когда деревне от бандитов житья не стало,
крестьянская масса опять начала возлагать надежды на укрепление Советской
власти и начала опять относиться к ней "прихыльно"
(сочувственно) и т. д., и т. д.
Так лихорадочно колебалось настроение крестьянских масс, а от их
поведения зависела судьба революции. Естественно, что за душу крестьянина
велась упорная борьба между революционным и контр-революционным лагерем.
На одной стороне, в одном лагере, была коммунистическая партия,
незначительная интеллигентская часть которой разрывалась на части, затыкая
собою все дыры государственного, хозяйственного и военного аппарата. На
другой стороне, в другом лагере, была почти вся масса мелко-буржуазной
интеллигенции, официально беспартийной, а фактически либо активно
стремившейся, либо пассивно ожидавшей, как чего-то неизбежного, ликвидации
в той или иной форме октябрьской революции. Что мог пред'явить первый
лагерь крестьянству? Только свои дела. Но если прошлые дела пролетарской
власти (завоевание мира и земли) крепко привязывали к ней крестьян, то с
великими тяготами, которые пролетарская власть накладывала на крестьян в
настоящем, они мирились, поскольку мирились, лишь из боязни реставрации, а
будущие перспективы пролетарской власти для них и поныне не ясны. Тут еще