"А.Мартынов "Великая историческая проверка"" - читать интересную книгу автора

организованное ядро в этих эксцессах не были повинны.
В этом отношении наш пролетариат остался верен всему историческому
прошлому рабочего класса. Жорес в своей истории Великой французской
революции отметил, что в революционном Париже того времени проявления
жестокости и разнузданности наблюдались только в мещанских кварталах, а
отнюдь не в пролетарских предместьях. Во время мартовского восстания
берлинских рабочих в 1848 г., пролетариат так себя вел, что через месяц
президент берлинской полиции заявил публике: "Поведение подмастерьев и
рабочих по праву заслуживает всеобщей признательности". Известно также,
как великодушно, слишком великодушно, вел себя французский пролетариат в
1871 г. во время восстания Парижской Коммуны. Так же вел себя русский
пролетариат во время и накануне революции 1905 г. Троцкий красноречиво
описывал его поведение, в то время, в 1904 г. в "Искре", - в статье "Две
толпы", в которой он противопоставлял хулиганскому поведению
"патриотических" манифестантов, благородное поведение манифестантов
революционных: "Не бойтесь, не бойтесь! - успокаивала перепуганных
одесских обывателей толпа. - Это вам не Кишинев, мы совсем другого хотим,
среди нас нет ни жидов, ни русских, мы все рабочие... - Мы не лавки бьем,
мы свободы добиваемся, говорили участники антипатриотической манифестации
в Твери". По этому поводу Троцкий в своей статье замечает: "Великодушная и
благородная, как всякая масса, которая связала себя невидимыми нитями
революционной солидарности и почувствовала свою коллективную силу,
многотысячная толпа не позволяла себе никаких насилий. - Яблочка не
тронули! - восклицает изумленный обыватель Торговой улицы". И в период
октябрьской революции наш пролетариат проявлял не хулиганство, а великую
революционную самоотверженность.
Но пролетариат мог и может победить в революции только в союзе с
крестьянством, а крестьянство в острый период революционной борьбы
проявляло ту двойственность, которая соответствует его мелко-буржуазной
социальной природе. Когда крестьяне разрушали и жгли помещичьи усадьбы,
это был естественный, стихийный протест, стихийный бунт угнетенного класса
против его вековых угнетателей, и разрушительные формы протеста были у них
не только проявлением чувства мести - крестьяне усматривали в этом
известную гарантию против реставрации. Когда я, побывав в Подолии в
нескольких деревнях, видел там всюду развалины роскошных помещичьих
усадеб, я спрашивал крестьян: "Почему вы жгли эти усадьбы? Почему вы,
прогнав панов, не использовали их усадьбы для своих общественных нужд?" -
"А мы для того сжигали их гнезда, - отвечали крестьяне, - чтобы эти птицы
никогда к нам назад не прилетели".
Но к этому освободительному порыву угнетенного класса, у крестьян,
особенно у их кулацких элементов, примешивалось еще другое. Когда они в
деревне стихийно захватывали помещичьи земли и инвентарь помещичьего
хозяйства, когда они, в качестве солдат старой армии, в городах
участвовали в стихийной экспроприации "буржуев", они, в отличие от
пролетариата, рассматривали это экспроприированное имущество, не как
общественное достояние, а как личное; они пустили его в дележку и даже не
в уравнительную дележку - каждый захватывал, что мог, при чем, при
стихийных "разборках" и дележках, лакомые куски сплошь и рядом доставались
кулакам, а об'едки деревенской бедноте. Тут уже проявлял себя не
об'единяющий, а раз'единяющий инстинкт мелкого собственника, тут уже