"Найо Марш. Занавес опускается ("Родерик Аллейн")" - читать интересную книгу авторагромоздкое отправить поездом.
Абсурдность происходящего давила на нее. Еще сильнее, чем прежде, она ощущала свое странное, словно подвешенное состояние: казалось, в ее жизни закончен какой-то этап, а следующий пока не начался. Она утратила связь с окружающим миром и даже самое себя видела как бы со стороны. Ее руки складывали и опускали в чемодан платья, свитера, юбки, а мысли, бесцельно блуждая, то возвращались к событиям последних суток, то забегали вперед, в будущее. "В результате говорить буду только я, - в смятении думала она, - в точности как те люди, которые без умолку рассказывают о своих соседях по вагону и о всяких пустяковых дорожных приключениях. А Рори будет скрепя сердце слушать мои истории про каких-то Анкредов, с которыми он не знаком и вряд ли познакомится". Обед показался ей жутковатым продолжением завтрака. Анкреды сидели на тех же местах, говорили теми же проникновенными голосами и по-прежнему так театрально выражали свою скорбь, что у Агаты против воли закрадывались сомнения в ее искренности. Думая о своем, она лишь изредка краем уха ловила разрозненные обрывки новостей: мистера Ретисбона переселили в дом священника, Томас все утро звонил в газеты и диктовал некролог. Похороны будут во вторник. Тихие голоса за столом все бормотали и бормотали. Услышав вдруг свое имя, она поняла, что к ней обращаются за советом, и на минуту включилась в разговор. В каком-то еженедельнике пронюхали про портрет ("Найджел Батгейт!" - догадалась Агата) и хотят прислать фотографа. Впопад ответив на несколько вопросов, она даже сумела предложить что-то дельное. Седрик все это время сидел, капризно надувшись, и, только когда речь зашла о портрете, немного оживился, но потом опять замолчал и лишь нервно кивал Оринкорт: она еще утром передала, что не в состоянии появляться на людях, и потому завтракала и обедала у себя в комнате. - Я видела, какой ей понесли завтрак, - со слабым намеком на смех сказала Миллеман. - Аппетит она, похоже, не потеряла. - Тю! - Анкреды хором вздохнули. - А нам хотя бы сообщат, как долго она намерена здесь пробыть? - спросила Полина. - Думаю, недолго, - сказала Дездемона. - Лишь до тех пор, пока завещание не вступит в силу. - Да, но все-таки... - начал Седрик, и все повернулись к нему. - Не знаю, насколько прилично и своевременно сейчас об этом говорить, но все-таки интересно, удержит ли прелестная Соня свои позиции, если учесть, что она не замужем? Меняет ли что-нибудь тот факт, что она не может считаться вдовой Стар... - простите - нашего дорогого дедушки? Или не меняет? За столом наступила напряженная тишина. Ее нарушил Томас. - А вообще-то да. Конечно. - Он растерянно поглядел по сторонам. - Вероятно, в зависимости от того, как сформулировано в завещании. Смотря, что там написано: "завещаю Соне Оринкорт", или "моей жене", или как-нибудь еще. Полина и Дездемона уставились на Томаса долгим взглядом. Седрик дрожащими пальцами пригладил волосы. Фенелла и Поль молча смотрели себе в тарелки. - Неприятности следует рассматривать по мере их поступления, - с потугой на непринужденность заявила Миллеман. - Так что пока мы можем об этом не думать. |
|
|