"Найо Марш. Занавес опускается ("Родерик Аллейн")" - читать интересную книгу автора

какая-нибудь старуха горничная выжила из ума и занялась глупостями. "Или
Баркер", - засыпая, подумала Агата. Стук дождя и шорохи ветра постепенно
превращались в какие-то фантастические звуки. Ей снилось, что из темноты к
башне устремились самолеты. Уже почти над ее головой они вдруг превратились
в зеленых коров, лукаво подмигнули и с игривой ужимкой Седрика начали
вываливать на нее мягкие бомбочки, отчетливо приговаривая: "Плюх, плюх,
дорогая миссис Аллен".
- Миссис Аллен! Дорогая миссис Аллен, умоляю, проснитесь!
Агата открыла глаза. У кровати стояла Фенелла; полностью одетая. В
жидком свете раннего утра лицо ее казалось холодным и совсем белым. Пальцы у
нее то сжимались, то разжимались. Уголки рта были опущены вниз, как у
готового расплакаться ребенка.
- Господи, ну что еще?
- Я решила, лучше уж пойду и скажу вам. Никто больше не хотел. Они все
обезумели. Поль не может оставить свою мать одну, а моя мама пытается
успокоить тетю Дези, потому что у той истерика. Мне так страшно, я должна с
кем-нибудь поговорить.
- А в чем дело? Что случилось?
- Дедушка... Баркер понес ему чай. И увидел. Он там лежал. Мертвый.

III

Когда в доме, где случилось горе, находится посторонний, его можно
только пожалеть. Чувство одиночества, ощущение, что своим присутствием ты
мешаешь людям целиком отдаться скорби и что они бы с радостью от тебя
избавились, - все это низводит человека до такого униженного состояния, что
он с трудом подавляет желание извиниться. И если не найти себе какое-нибудь
полезное дело, это состояние лишь усугубляется, поэтому Агата отчасти даже
обрадовалась, что Фенелла пришла к ней за утешением. За ночь дрова в камине
догорели, и, кинув на тлеющие угли несколько поленьев, она попросила
дрожавшую как от озноба Фенеллу раздуть огонь, сама же тем временем умылась,
оделась и, когда девушка дала наконец волю слезам, выслушала ее путаный
монолог, главной темой которого был разрыв Фенеллы с дедом.
- Как ужасно, что мы с Полем его обидели. Мы себе никогда не простим.
Никогда!
- Успокойтесь, - сказала Агата. - При чем здесь это? Вы с Полем имели
полное право так поступить.
- Да, но мы вели себя жестоко. Вы же не станете отрицать. Мы его
безумно огорчили. Он сам говорил.
Да, сэр Генри говорил это неоднократно и с большим пафосом. Но сейчас
не время было намекать, что он не столько расстроился, сколько обозлился.
Агата попробовала другую тактику.
- Мне показалось, он с вашим решением уже примирился.
- А вчера вечером! - Фенелла вновь зарыдала. - Когда я подумаю, что мы
про него говорили вчера вечером! В гостиной, после того, как вы ушли к себе.
Все, кроме моей мамы и Поля. Тетя Милли сказала, что, наверно, у него будет
приступ, а я сказала, что мне наплевать, что пусть хоть умрет. Да, так и
сказала. А он все это чувствовал! Мы до того жестоко преподнесли ему нашу
помолвку, что он вычеркнул из завещания и нас с Полем, и маму, и тетю
Полину. Значит, мы его обидели и он переживал!