"Найо Марш. Занавес опускается ("Родерик Аллейн")" - читать интересную книгу автора

Правда, красиво?
Она опустила картонку на пол, прислонила ее к мольберту, потом,
нахально копируя Агату, отступила на шаг, сложила руки за спиной и взглянула
на свое произведение. Три ярко-красные коровы паслись на изумрудном лугу.
Над ними по голубому небу - Панталоша нарисовала его одной лазурью - летел
изумрудный самолет, из которого вываливалась черная бомба.
- Здорово, да? - Помолчав, Панталоша снисходительно перевела взгляд на
работу Агаты. - Это тоже ничего, - сказала она. - Симпатично. Когда
смотришь, даже приятно. Я считаю, картина хорошая.
- А некоторые считают, что, если пририсовать очки, будет лучше, -
наблюдая за ней, сказала Агата.
- Дураки они и ничего не понимают. Короли очки не носят. А это король.
- Да, но кто-то все равно нарисовал ему очки.
- Пусть он попробует моим коровам очки нарисовать - я его убью!
- Как ты думаешь, кто мог это сделать?
- Не знаю, - равнодушно ответила Панталоша. - Может, Нуф-Нуф?
- Вряд ли.
- Тогда, наверно, тот же, кто Нуф-Нуфу зеркало разрисовал. Не знаю. Но
точно не я. Ну так что, можно я возьму еще картонку и краски? Мисс Эйбл
нравится, когда я рисую.
- Поднимись ко мне в комнату, там в шкафу много картонок, можешь взять
себе одну поменьше.
- А я не знаю, где ваша комната.
Агата, как могла, объяснила.
- Ладно. Если заблужусь, буду орать, пока кто-нибудь не придет. - И
Панталоша потопала к двери.
- Да, кстати, - остановила ее Агата. - Ты знаешь, что такое "изюминка"?
Когда-нибудь видела?
- Детское печенье? Знаю, а что? - Панталоша оживилась.
- Нет, я говорю про такой резиновый мешочек... Если на него сядешь,
раздается громкий звук.
- Какой звук?
- Неважно, - устало сказала Агата. - Бог с ним.
- Вы сумасшедшая, - коротко заявила Панталоша и ушла.
- Может быть, - пробормотала Агата. - Что кто-то сошел с ума, это факт.

IV

Все то утро она работала только над фоном. После обеда сэр Генри
позировал полтора часа с двумя перерывами. В течение всего сеанса он не
сказал ни слова, хотя часто вздыхал. Агата писала руки, но сумела ухватить
лишь их общий тон и форму, потому что сэр Генри то и дело нервно шевелил
пальцами и вообще вел себя неспокойно. Перед самым концом сеанса вошла
Миллеман, извинилась перед Агатой и что-то шепнула ему на ухо.
- Нет-нет, - сердито возразил он. - Обязательно завтра. Позвони еще раз
и так и передай.
- Он говорит, завтра ему очень неудобно.
- Меня это не касается. Позвони снова.
- Хорошо, папочка. - Миллеман послушно кивнула.
Когда она ушла, Агата, видя, как он все больше нервничает, сказала, что