"Фредерик Марриет. Приключения Ардента Троутона " - читать интересную книгу автора

- А я могу сказать, что он и не слаб, - прибавила маленькая Мира, -
однажды он поднял меня, как куклу, и...
- И что? - спросило несколько голосов, среди которых особенно был
заметен резкий голос миссис Фок.
- И, поцеловав, поставил опять на землю, - отвечала Мира.
- А!.. - произнесла маменька, - ну, в таком случае я согласна, что
мистер Троутон, может быть, и воротится.
Наконец мы встали из-за стола и столпились у камина. Мистер Фок,
любивший меня искренне, дал мне несколько обыкновенных стариковских советов
и заключил следующим:
- Я считаю долгом сказать, милый Ардент, что во все пребывание у меня
ты вел себя превосходно; ты не закапал чернилами ни одного счета и не
старался вскружить головы ни одной из моих дочерей; по воскресеньям ходил в
церковь, никогда не возвращался домой за полночь, никогда не заставил ждать
себя к обеду. Итак... прощай! Да будет над тобою благословение Божие!
Останься навсегда кротким, благоразумным и честным человеком и помни, что,
будешь ли ты богат или беден, всегда найдешь у меня добрый прием. Не забудь
сказать отцу, что он еще должен нам за последнюю партию вина, которое
оказалось хуже посланных им проб.
Сказав это, мистер Фок пожал мне руку и ушел спать. Сыновья сделали то
же. Маменька хотела последовать их примеру, но видно ей показалось, что
будет гораздо эффектнее удалиться молча, трагическими шагами, ломая пальцы.
Дочки, все, кроме маленькой Миры, сделали мне по подарку на память, кто
кошелек, кто часовой шнурок и прочее, все собственной работы. Мира не
подарила мне ничего, но дала от себя письмо к сестре моей Гонории. На другой
день, рано поутру, я был уже на бриге "Джени", отправлявшемся в Барселону
под начальством шкипера Томкинса, человека глупого и грубого, который
вдобавок к тому пил без просыпа. Помощник его, Гевль, знал лучше свое
ремесло, но, к несчастью, был также очень крутого характера. О матросах и
говорить нечего: Томкинс набрал их дешево из госпиталей. Единственное
существо, общество которого показалось мне приятным, была большая
собака-водолаз, Баундер. Я с нею скоро завел самую тесную дружбу, и когда мы
потеряли из вида берега Англии, я на нес одну возложил всю надежду не
потонуть с пьяным шкипером и дрянным экипажем.
Крепкий северо-восточный ветер дул целые сутки с таким постоянством,
что его нельзя сравнить ни с чем, кроме разве болтовни старой сплетницы.
Убрали несколько парусов, у других взяли рифы. Шкипер, в надежде, что ветер
скоро утихнет, напился, лег и благодаря тому нашел в своей каюте
спокойствие, которого не было ни на палубе, ни в воздухе, ни на поверхности
моря. Между тем я захворал морской болезнью: если выходил наверх, то не мог
стоять на ногах; оставаясь в каюте, не был в состоянии выносить духоты и
вони. Моряки называют все это мелкими неудобствами своего житья, но для
меня, сухопутного человека, они были мучительны. Вдобавок наш бриг, если
можно так называть рассохшуюся бочку, в которой мы плыли, ужасно скрипел, а
пьяный шкипер, отделенный от меня тонкой дощатой переборкой, храпел и сопел
немилосердно. Я не мог более выдержать своего положения, и тут-то впервые
обнаружилась раздражительность моего нрава. Ползком, кое-как выбрался я на
палубу. Морс сильнее штормило, по мере того как мы удалялись от берегов. В
той же прогрессии делалось угрюмее и мрачнее лицо нашего штурмана. Бриг
летел быстро по направлению к Гибралтарскому проливу; он резал волны с