"Фредерик Марриет. Приключения Ардента Троутона " - читать интересную книгу автора

человека весьма способного к делу; знакомые девицы находили, что я очень
любезен и что в моей физиономии есть нечто классическо-романтическое. Но
вообще моя жизнь была крайне однообразна: монотонность ее нарушилась только
одним обстоятельством: с письмами от батюшки и матушки я начал получать
третье письмо, от сестры, по имени Гонория, которой никогда не видал. Ее
послания, видимо, были сочиняемы под надзором учителя: слог чинный,
официальный; английский язык страдал в них ужасно. Для совершенной ясности
будущего рассказа должно тут же заметить, что Гонория была не дочь моих
родителей, а только приемыш, но они любили ее как дочь, называли дочерью,
скрывали от меня ее происхождение, и я чистосердечно почитал ее сестрою.
И таким образом я дожил до двадцати лет, ускользнув от кокетства
хозяйских дочек, от намеков их заботливой маменьки и от ловкой тактики
самого господина Фока, который, осуждая брачную жизнь, заключал обыкновенно
словами: "Но берегись, мой милый Ардент: мне кажется, что твои достоинства
не скрылись от Агаты, Элеоноры, Миры... " Господин Фок перебирал по очереди
всех своих дочерей. Оно, конечно, было бы очень естественно, если бы я и
женился на какой-нибудь из них, тем более что мне уже становилось довольно
приятно делать наблюдения над раскосыми глазками двенадцатилетней Миры; но
судьба того не хотела: батюшка приказал мне ехать к себе.
Это неожиданное требование поразило всех Фоков пуще громового удара.
Пять мисс попадали в обморок; с маменькой сделалась истерика, спазмы или
что-то в этом роде; а сам мистер Фок несколько раз протирал очки и
перечитывал батюшкино письмо, после чего, уверившись, что в нем нельзя
вычитать ничего нового и что он действительно лишается выгодного зятя,
произнес с горечью: "Какая потеря! " Но что касается меня, то я оставался
совершенно равнодушным и спокойно, методично готовился в путь. Это бесило
моих хозяев: отец говорил, что у меня нет никакой энергии, мать, посматривая
на дочерей, повторяла, что у меня нет вкуса; а дочери хором провозглашали,
что у меня нет сердца. Я ничего не понимал: я был тогда поистине Квайет
Троутон (Quiet - спокойный, ardent - пылкий. (Прим. пер.).), как меня
прозвали вместо Ардент.
Накануне моего отъезда все семейство собралось за ужином. У всех мисс
глазки были красны, щечки бледны; миссис Фок не скрывала более своего горя,
которое выражалось перемежающимися всхлипываниями; супруг ее был важен,
задумчив и ел с такой жадностью, как будто хотел излить жестокость своей
печали на каждое из подаваемых блюд. В аппетите его было что-то до крайности
трогательное, и когда он наелся досыта, то сказал мне голосом печальным до
пес plus ultra:
- Мистер Троутон, передайте мне эту бутылку... О, милый Ардент! Здесь,
посреди своего семейства, в присутствии нежной супруги, пяти дочерей во всем
цвете красоты и пяти сыновей, которые служат опорой моей старости, здесь я
хочу излить перед тобой скорбь. Так как по утрам я встаю с постели не ранее
девяти часов, а ты отправишься в восемь, то я прощусь с тобой с вечера.
При этих словах все пять мисс вздохнули, как по команде, и Агата
промолвила, что тяжело прощаться с друзьями.
Я поклонился мисс Агате и сказал, что, вероятно, скоро приеду назад.
- О, нет! - воскликнул мистер Фок. - Этого никогда не будет! Ты слаб,
ты готов всякому покориться... Нет, ты не воротишься!
- Я не заметила, чтобы мистер Троутон был готов покориться всякому, -
возразила Агата, потупив глаза.