"Дан Маркович. Остров" - читать интересную книгу автора

накропал, да только эта история от него осталась. Исказил смысл, послал меня
за тридевять земель... Не в этом дело!..
Тогда я думал, он бредит... а потом бредил я, отцовская наклонность
передалась мне. Не жить, а присутствовать при жизни, а самому постоянно
стремиться прочь!.. Всю жизнь стыдился, как порока... а к старости все равно
вернулся, стремлюсь проникнуть в самое начало... не исправить, не верю в
возможность, нет, - только заново пережить. Эта кровать, и стена за ней,
живые старые доски со следами краски, из-под стершейся красной охры
выбивается, еще старее, зеленый цвет, а дальше, ниже, глубже... - вот
истинное время, живые слои!.. - серое, желтоватое, уже не поймешь, краска
или сама доска... И тут же рядом гравюра на дереве, вечность жизни
запечатлена острым кривым ножом.
Такой я видел у старика-корейца, он вырезал свистульки на старом рынке,
а я стоял завороженный его медленным не осознающим себя мастерством. Он
отрезал, скоблил, надрезал осторожным и безошибочным круговым надрезом, и
ветка ломалась с тонким и коротким хрипом, который может издавать только
живущее существо, которое дышало, и вдруг перехватывает горло, и возникает
такой вот короткий останавливающий звук, хрип, хруст... Что-то похожее я
слышал на океанском берегу; стоя за деревом, наблюдал, как дикари, аборигены
высаживаются из лодок, прыгают сильными босыми ногами на темный влажный
песок, крупный, рассыпчатый, и пятка, каждый раз, когда касалась, ударяла,
врезалась... короткий хрипящий... сломанная ветка, нож... будто я знал
всегда...


4.

От гравюры взгляд без всякого усилия и цели перемещается к керосинке,
которая разгорелась, другого света не было - "настоящего", они мне только
рассказывали о нем, люди города, война пришибла их, но не стерла память
тысячу лет тому назад, бесшумно, мгновенно возникал из мрака день, это царил
над ними электрический свет. И для меня потом миллион раз светил сбылось,
исправилось, включалось, вспыхивало, а все не то. В начале начал все тот же
керосиновый светлячок, слабый, мятущийся, вонючий, не "освещение", а часть
жизни... богаче, суровей, глубже - живей, а потом уж тот, другой,
ослепительный и бесшумный, без шороха и запаха...
И обратное движение глаза - к полумраку, кровати, гравюре, китайцу...
- Самоучка, - отец говорил, - его звали Лин Бяо, да, - он повторял,
задумчиво нахмурив брови, - кажется так - Лин Бяо... Это важно - помнить,
его уже никто не помнит... Этот Лин Бяо потерял семью, родителей, жил много
лет на небольшом Острове... необитаемом... рыбачил, козы... на Острове,
да... а потом собрался, уже под старость, взял нож, который совсем для
другого употреблял не раз и не два, и стал вырезать... При этом на его лице
ничто не отражалось, за это люблю китайцев, нет в них суетливого
преждевременного восторга перед своим творчеством... и страха, они больше
дети природы... Вот говорят - "разум, разум...", но способность понимать
свое знание и влечение мало, что значит: в основе всего свойства видеть и
ощущать, об этом забыли, мир стал сухим и ничтожным, перечислением вещей,
которые нужно, видите ли, иметь, а сами вещи закрылись. А ведь некоторые еще
живы...