"Дан Маркович. Монолог о пути" - читать интересную книгу автора

преодолевать себя с детства стало привычкой, даже необходимостью. Если я
побеждал свою слабость, то чувствовал большое удовлетворение, уверенность в
себе, и успокаивался - до нового препятствия... Вокруг были новые люди,
сходиться с ними я не умел и в основном наблюдал. Другие улицы, другая
еда... Я впервые увидел выбор в еде: можно купить пирожок с луком за десять
копеек, а можно с мясом - за двадцать! Можно даже купить бутерброд с
настоящим сыром, а не с копченым колбасным, к которому я привык дома... и не
думать о том, что буду есть завтра. Деньги я считать не умел и тратил
безоглядно. Однако привычки моего старшего брата - я жил с ним первые
полгода - меня ужасали: он покупал сразу огромный кусок сыра, наверное,
полкило, масло, колбасу, лучшую, тоже огромный кусок...
Мы складывали вместе деньги, у меня было мало, он приносил больше ,
платил за квартиру и тратил на еду, как считал нужным. Я понимал, что
самостоятельно квартиру снимать не смогу, но все равно ужасался и был
недоволен, потому что хотел жить самостоятельно.
Он был человек властный и педантичный. До этого я его почти не знал. Он
был взрослым, очень самостоятельным - и совершенно другим: с
немецко-эстонской закваской, деловитый, подвижный... Он подавлял меня своим
знанием жизни, постоянной беготней, толпами друзей, делами, встречами,
многочисленными работами, между которыми он успевал сдавать последние
экзамены на врача. Он с войны уже был фельдшером. Он все успевал, а я
ничего! Как я теперь понимаю, он в основном "отмечался" и бежал дальше; он
был поверхностным человеком, сомнения в смысле своего постоянного движения
не беспокоили его, суету он считал признаком активной, "правильной" жизни.
Ему многое не нравилось во мне. Например, я был поразительно неряшлив -
из-за лени, рассеянности и пренебрежения к "мелочам", к внешней стороне
жизни, которую он считал важной. Я не ценил свои вещи, не берег их и в то же
время не умел зарабатывать, чтобы покупать новые. Я трудно сходился с людьми
и не воспринимал его советов по части тонкой житейской политики, в которой
он считал себя большим специалистом.
Мы были очень разные, к тому же я - еще эмбрион... но одновременно
имеющий твердые убеждения! Ему было нелегко со мной: я не умел
сопротивляться, но и подчиниться не мог. Мне было безумно трудно стоять
перед ним, смотреть в глаза и твердо, но спокойно говорить свое, настаивать.
Я не любил это большое и бесполезное напряжение. Мы сталкивались на мелочной
житейской почве, и моя позиция всегда казалась мне незначительной, неважной,
а упорство глупым упрямством. Но он так напирал на меня, с таким жаром
настаивал на своих мелких истинах, что я просто не мог ему уступать. Вернее,
я, конечно, уступал, но постепенно накапливал в себе сопротивление.
Он учил меня, как нужно застилать постель. Она стояла за огромным
шкафом, да еще в углу, так что я спал в глубокой норе. Я выползал из нее по
утрам ногами вперед, небрежно кидал в глубину покрывало и этим
ограничивался. Он, когда это видел, свирепел, хватал покрывало, как тигр
бросался коленями на кровать, почти на середину, ловко кидал эту тряпку в
глубину, до самого изголовья, расправлял , разглаживал морщины, и, пятясь,
сползал с кровати. На лице его при этом было такое удовлетворение, что я
завидовал ему - мне всегда нравилось наблюдать, как ловко люди работают
руками. Но понять его радость я просто не мог. Точно так же, на своем
примере, он учил меня чистить зубы - по правилам, и обувь, залезая во все
швы, и одежду, и хвалился, сколько лет у него эти брюки, и тот пиджак...