"Дан Маркович. Жасмин (Повесть)" - читать интересную книгу автора

покрыт, лежали куски ватмана, обрезки можно сказать, и баночки с гуашью,
пять или шесть цветов, желтый, красный, зеленый, черный, пятую не помню, не
использовал ее, крышка присохла и не открылась, а остальные хотя и высохли,
но если расковырять пальцем, то можно поддеть немного. Лист бумаги передо
мной, большой, белый, яркий, и мне захотелось его испачкать, пройтись по
нему... Я взял пальцами немного желтой и намазал, не знаю, зачем, но мне
легче стало, странно, да?..
А другим пальцем взял красной, и эти два пальца рядом... я смотрел на
них... А потом достал комочек черной, на третий палец, и смотрел - они были
раньше похожи, как розовые близнецы, а теперь стали совсем разными... Я
протянул руку и начертил желтым линию, и увидел, что это стебелек, стебель,
а на нем должен быть цветок, увидел центр цветка, и лепесток, один, но
большой, и я быстро, не сомневаясь, желтым и красным, а потом в некоторых
местах обводил третьим пальцем, который в черной краске, и снова не
сомневался, где и как это делать... А потом смазал слегка внизу стебля и
быстро легко провел рукой, и это оказалась земля, она лежала внизу, а цветок
летел над ней, сломанный, с одним лепестком, но непобежденный... летел над
миром и молчал, а я разволновался, стал доделывать стебелек, чувствую, он
мягкий, не получается, я даже разозлился, взял красной горстку, смешал на
ладони с черной... потом уж я понял, что лучше на бумаге мешать... и руками,
пальцами, пальцами, особенно большим стал нажимать и вести вдоль стебля, и
черная, которая не совсем смешалось с красным пошла тупой сильной линией, по
краю, по краю стебля, и он стал выпуклый и твердый, я чувствовал, он
твердеет... Потом чувствую - еще чего-то не хватает, и я ребром ладони,
ребром, ребром стал вколачивать краску в бумагу, и немного смазывать как
бы... а потом рука вдруг задрожала, но не мелкой дрожью, а крупной,
толчками... полетела вверх и снова вниз, упала чуть поодаль, ближе к нижнему
углу, и получился там обрывок лепестка, второго, и я его вколотил в бумагу,
раз-два-три...
И понял, что готово, мне стало спокойно, и дышать легко, радостно.
Наверное, не те слова, а тогда вообще слов не было, только чувство
такое, будто выплакался, успокоился и замер в тишине, покое, тепле, и все
это за одну минуту случилось.
Так было в первый раз. А потом я даже плакал, когда видел на бумаге,
что получилось, а откуда бралось, не знаю.
Я пошел наверх, спокойный, веселый, и про драку забыл, ты все спрашивал
меня, что я такой особенный сегодня, ты это быстро узнавал, а я ничего не
сказал тебе, не знаю почему...
А сейчас вот, рассказал.

x x x
А второй раз я нарисовал тоже цветок, только в нем было меньше желтого,
больше черного и красного, и он висел боком, будто раненый, хотя все еще
летел. Покрышкин умер.
Ты помнишь, Малов, толстого кота Нашлепкина, который является иногда в
наш подвал, наводит порядок, разгоняет твоих друзей, и никто ему перечить не
в силах. Хорошо, что нечасто собирается в поход, у наших котов после этого
негодяя настроение сломано. Шурка, наша трехцветка, родила от него котят,
про других не знаю, а одного ты нашел и притащил, мы его выкормили, помнишь,
в подвале не выживет, ты сказал. Ты учил меня кормить котят из пипетки.