"Дан Маркович. Ант" - читать интересную книгу автора

еще более сильное, беззащитное, мучительное, разрывающее душу - "И Я!"
ОДИ-И-И-н Я-Я-Я... И по сути вроде ничего особенного - ну, выходит
себе, тысячи выходили и ничего, но между двумя одинокими волчьими "У" это
ужасное как признание в убийстве - "И Я!" "И Я!" А потом снова неистовое
беззащитное "И":
- Скв-о-зь тум- а-н кремн-и-и-иистый пу-уть блести-и-ит... И постепенно
вступают широкие и сильные "А", глубокие трагические "О:
Н-О-очь тиха, пустыня внемлет БО-о-О- гу... Ничего этого он не хотел,
ни о чем подобном не думал, а вот получилось!
- И он начинал рыться в памяти, своей необъятной копилке, переходя на
другой родной - английский. Аналогии из той культуры.
Он бередил мне душу, разлагая истину на звуки. Ночью, когда короткий,
но похожий на потерю сознания сон спасал меня от вечернего отчаяния, а
боль, слепая старуха, копошилась, слаба, ничтожна, меня не отвлечь такими
робкими трепыханиями... я понимал, о чем он говорит. Я не любил
литературу, как можно любить тех, кто заставляет тебя плакать! Можно
сказать, сталкивался с книгами, открывал - и строки бросались на меня,
били в лицо, толкали в грудь... Но я был привязан к речи, к звуку, слова
жили у меня в голове, упруго бились под языком. Пружина, сжатая во мне,
только и ждала толчка, родственного ей колебания пространства. Если ты
готов и напряжен, тебя выявит, заставит звучать почти любое слово. Если
напряжен - и кожа, кожа тонка! С этим-то у меня не было проблем.
Хуго люто ненавидел умничанье, придумки современной литературы:
- Чувства выразить не могут, не умеют, вот и говорят, не хотим, у нас
другое. Играют сами с собой в кошки-мышки. Ничего, кроме кривой усмешки по
ничтожному поводу, а называет себя поэтом! Перебирает карточки,
неудачник... Чудаки, это все может ум, наука, а что не может? - сказать
простое слово о себе - "Выхожу, мол, оди-и-и-ин я на дорогу.... Напиши
одну такую строчку - и умри! Литерату-у-ра изменилась?.. Выродились,
одичали в выражении своей сущности... и сущность измельчала, выразить
нечего, кроме наукообразия, ничтожной игры, подмигиваний или прущей из
глубины мерзости...
Днем Лотман говорил мне о высоком и красивом, а по ночам этот
графоман...
Впрочем, неправда, Хуго за всю свою жизнь ни строчки прозы не написал.
Он говорил, он слушал звуки. От него осталось поразительно мало бумаг,
даже паспорта я не нашел, никаких записок - завещание на официальном
бланке и конверт, в нем потертая бумажка с московским адресом приятеля в
какой-то редакции, и на листочке из блокнота нацарапано без начала и конца:
- ...ты читаешь это, значит меня уже... ага! Мне хватит. В общем, не
получилось. Я привязался к тебе АНТ, муравей. Ты один раз поднялся, сделай
еще разик усилие, прошу тебя. Как, зачем и куда - не могу сказать, не
знаю. Еще скажу не то, и дело может быть испорчено...




Жизнь вторая.

1.