"Олег Маркеев. Странник, Серый Ангел." - читать интересную книгу автора

поставив последнюю точку в судьбе испытателя.
"Врач-вредитель", - прокомментировал Решетников этот пассаж из дела.
Получалось, в смерти подопытного вины Мещерякова нет.
Однако с юным эскулапом поступить по всей строгости закона возможности не
было никакой. Он оказался побочным сыном членкора Академии медицинских наук,
папа, отмаливая грехи, организовал его поступление в мединститут. Сын греха и
позора, как с ходу окрестил его Решетников, институт окончил на одни тройки,
постоянно балансируя на грани отчисления. Папа, зная цену терапевтическим
талантам незаконного отпрыска, по блату устроил его в НИИ, подальше от ни в чем
не повинных пациентов. Но от судьбы, как видно, не уйдешь.
"Учился на врача, а задницу от головы не отличит, сучонок. - Прокурор
оказался не менее циничен в определениях, чем Решетников. - Но за задницу его
не возьмешь. Папа не даст. Да и не сажают у нас за неправильное лечение".
С точки зрения организации опыта все было безупречно. Придраться к
Мещерякову означало утопить многих в НИИ. Программу экспериментов утвердил
научный совет, Федоров получил все необходимые допуски, дозировку и схему
применения препарата разрабатывал дипломированный нарколог, даже медик, черт бы
его побрал, присутствовал при эксперименте. Общим мнением
партийных и правоохранительных органов было закрыть дело за отсутствием
состава преступления.
Но Мещеряков об этом знать не мог, что позволяло сыгратьв благодетелей.
Почему-то простые смертные убеждены, что дела так просто не закрываются, за это
заблуждение они и плати-г ли подписками о сотрудничестве. Салин решил
использовать постановление о закрытии дела как козырный туз в предстоящей
вербовке: либо долгий срок, либо бессрочная "дружба".
У них имелись просторные кабинеты в официальном здании Комитета
партконтроля - старинном особняке с атлантами на фронтоне, окнами выходящем на
улочку, ведущую к Кремлю. За особняком, во внутреннем дворе комплекса Совмина,
стояла новостройка, ничем не отличимая от соседних, даже без вывески, только
номер строения над подъездом. Из особняка в новостройку вел подземный переход.
Салин с Решетниковым, конспирируясь, проводили деловые встречи с
малозначимой клиентурой Организации в этой новостройке. Для та-хих целей там
были отведены безликие маломерные кабинетики, дабы не подавлять мелких людишек
видом партийной роскоши. На дверях каждого кабинета были специальные пазы, куда
вставлялись таблички с фамилией и инициалами хозяина. Каждый раз разные.
Постоянных хозяев кабинета не было. И фамилии на табличке ничего не значили -
псевдонимы, также периодически меняемые. Только имя и отчество сохранялись
подлинными, чтобы потом не путаться.
Решетников всякий раз, вгоняя в паз пластиковую пластинку, шутил: "Не
забудь, Виктор Николаевич, теперь ты - Стасов". Салин привычно отшучивался:
"Склерозом не страдаю, товарищ Медведев".
В кабинетике едва уместился Т-образный стол. На хозяйское место сел Салин,
Решетников по левую руку, лицом к народу, как он выражался. Мещерякова усадили
напротив Решетникова, лицом к окну. Таким образом, он оказался в перекрестье их
взглядов и под лучом света. Положение хуже некуда: ничего не утаить, да еще
головой крутить приходится, когда вопросы задают оба, но вразнобой.
Но Мещеряков не крутился, как уж на сковородке, поджариваемый живьем.
Сидел расслабленно, на вопросы отвечал с достоинством, не торопясь.
Был он на вид, как и описывали недруги и сочувствующие, не от мира сего. В
профиль, как его видел Салин, в Мещерякове просматривалось что-то птичье.