"Александр Марков. Жестокая реальность" - читать интересную книгу автора

но этого оказалось вполне достаточно, чтобы "Фоккер" сломался, как
карточный домик, разбросав повсюду куски горящей фанеры.
Семирадский резко бросил аэроплан в сторону, боясь, что один из
обломков может попасть в двигатель "Ньюпора" и заклинить его. Полковник
завертел головой. Он искал второго немца, но тот сам дал о себе знать
короткой, оказавшейся бесполезной очередью. До него было метров 150. При
большом разбросе попасть с такого расстояния можно было, только рассчитывая
на везение и удачу, а уж никак не на собственное мастерство. Очередь
оборвалась неожиданно, как будто пулеметная пара подавилась. Семирадский
понял, что ее заклинило.
Немцы так и не освоили такой прием, как таран. Они всячески пытались
избегать его, поэтому пилот не стал рисковать и постарался побыстрее
скрыться. Без пулеметов он оказался беспомощен. На его счастье, воздушные
бои все еще напоминали рыцарские турниры, во время которых раненых не
добивают, если они признают свое поражение, а тем, у кого сломалось оружие,
дают возможность заменить его, чтобы выяснить соотношение сил в следующий
раз.
Семирадский быстро догнал своих товарищей, возвращающихся на аэродром.
Два поврежденных биплана тащились, будто их нагрузили непосильным грузом,
пара других сопровождала их, стараясь уберечь от опасности, если та
появится. Общие потери эскадры составляли пока два аэроплана, причем
полковник все еще надеялся, что погиб только один пилот. Он помахал
крыльями и развернулся, уверенный, что подчиненные доберутся до аэродрома и
без его помощи.
Тело Иванцова было заметно издалека. Черная кожаная куртка с меховым
воротником, черные брюки и черные сапоги резко контрастировали с невысокой
зелено-желтой травой. Парашют то ли отнесло ветром в сторону, то ли пилот
сам выбрался из-под него. Однако признаков жизни он не проявлял, и лишь
белый шарф, обмотанный вокруг его шеи, трепетал, будто живой. Семирадский
неожиданно вспомнил убитого немецкого пехотинца. Вокруг его запястья был
обмотан собачий поводок. Собака лаяла, рвалась вперед. Иногда она
оглядывалась на своего хозяина и недоуменно смотрела на него, словно
спрашивая: "Ну что ты лежишь? Вставай. Побежали". Но вздрагивала только
рука убитого, словно в ней все еще сохранялась частичка жизни.
До того как сесть, полковник сделал круг над телом. Ему показалось,
что пилот пошевелился, но зрение могло обмануть, и он мог принять желаемое
за действительное.
У пилота были открытые переломы обеих ног. Издалека кровь была не
видна, но вблизи стало понятно, что ее натекло слишком много. Часть не
смогла даже впитаться в землю, осев на траве красными, похожими на ягоды
каплями. Она походила на росу, окрашенную красным лучами заходящего солнца.
Глаза Иванцова оставались полуоткрытыми. Он стонал, находясь между
сознанием и беспамятством, когда с одной стороны окружающий мир
воспринимается фрагментарно, но в компенсацию к этому и боль чувствуется
далеко не вся. Лицо пилота свела судорога, и оно застыло в болезненной
гримасе. Парашют - опавший парус, все еще связанный с пилотом. Семирадский
перерезал лямки.
Иванцов мог вообразить, что за ним спустился ангел с небес, хотя
полковник, облаченный в униформу пилота, на ангела не походил.
Жизнь Иванцова вместе с кровью медленно пропитывала эту землю. Здесь