"Александр Марков. Жестокая реальность" - читать интересную книгу автора

наконец-то нажал на гашетку, почувствовав приятную отдачу ожившего
пулемета. У него было превосходное зрение, но уследить за пулями он не мог,
и не сразу понял, что промахнулся.
- Проклятье, - прошептал полковник, досадуя, что напрасно истратил
слишком много патронов.
Он жалел, что пули не оставляют за собой след. Если бы они были
светящимися, начиненными фосфором, он хотя бы знал, насколько далеко в
стороне они прошли от немца, и тогда сделал бы поправку. Впрочем, вряд ли у
его пулемета сбился прицел. Он жалел еще и о том, что аэропланы его эскадры
так и не оборудовали бортовыми рациями. Если со своими подчиненными он еще
как-то мог общаться, хотя это происходило на уровне интуиции, то
взаимодействовать с артиллерией было невозможно.
У него заслезились глаза. "Фоккер" был чуть менее маневренной машиной,
нежели "Ньюпор", а его пилот лишь немногом менее опытным, но в сочетании
эти две причины, превращали бой в нечто напоминающее охоту кота за мышью.
Правда, если при этом не брать в расчет то, что хвост кота может укусить
вторая мышь, неожиданно превратившаяся в огромную зубастую крысу.
Если продолжать сближение, то винт "Ньюпора" мог сломать хвостовое
оперение немца. Но оставалась вероятность, что лопасти винта погнутся,
мотор заклинит, а сейчас - не тот случай, чтобы уходить с поля при счете
один-один. Он вспомнил о Нестерове, но тот все равно был обречен, потому
что смерть ходила за ним по пятам. Он сам искал с ней встречи. Он обращался
с аэропланом, как ребенок со своей игрушкой, пытаясь выяснить, что же она
может еще делать. Аэропланы были далеки от совершенства и не могли
выполнять любой каприз пилота. Более того, игрушка была опасной.
Немец нервно оглядывался, и чем ближе русский истребитель подбирался к
нему, тем чаще он делал это, так что у него, наверное, уже болела шея от
этих слишком частых упражнений. Каждый раз пилот, казалось, получал от
очередного поворота и вида русского аэроплана на хвосте заряд энергии, с
новыми силами принимаясь выписывать обманные маневры, но результат
оставался прежним. С такого расстояния можно было рассмотреть лицо немца,
полускрытое шлемом и очками, о том же, что в его глазах угнездился страх,
приходилось лишь догадываться.
Следующую очередь Семирадский вбил в "Фоккер", как горсть толстых
гвоздей в мягкое дерево - по шляпку мощным и точным ударом. Пулемет с
наслаждением проглатывал ленту, раскусывал патроны, как орехи, выплевывая
шелуху. Нагретые гильзы сыпались вдоль бортов аэроплана, некоторые из них
попадали в пилотскую кабину, обжигая Семирадскому ноги.
Первые пули, едва не задев хвост, утонули где-то в середине корпуса,
но затем они побежали к пилоту, наткнулись на верхние крылья. Пули были
похожи на капли дождя, барабанящие по крыше, вот только крыша не спасала от
них. Пули легко проходили сквозь фанеру. Часть из них досталась пилоту,
другая попала в приборы. В лицо немцу брызнули осколки стекла.
Когда Семирадский перестал стрелять, ленты замерли, повиснув на
фанере, похожие на отдыхающих змей, которые греются на солнце. Они сделали
свое дело и выбились из сил. Их яд смертелен, но его почти не осталось.
"Фоккер" плавно снижался, все еще цепляясь крыльями за воздушные
потоки, но вскоре заглохший двигатель, как скатившийся на один борт груз в
корабле, нарушил его равновесие, увлекая вниз.
Он так и не успел войти в штопор, ударившись о землю под острым углом,