"Анатолий Мариенгоф. Бритый человек" - читать интересную книгу автора

мы тратим в лавке старьевщика все содержимое нашего тощего кошелька на
никому ненужную вазу только потому, что она стояла в вестибюле какой-то
родовитой дуры времен Екатерины. Или ни с того ни с сего заводим узорчатого,
как немецкий галстук, дога, который становится нашим деспотом. Если до
счастливого приобретения мы без особых трагических последствий позволяли
себе раз в неделю выпить бутылку вина или съесть сибирского рябчика, то
теперь это становится недосягаемой мечтой. Зато прелестная "собачка" жрет
все, что ей заблагорассудится. В лютый морозище ночью, когда ей вдруг
приходит в голову фантазия прогуляться, мы вылезаем из теплой кровати,
прерывая на самой интересной странице книгу или обезглавливая замечательное
сновидение, которому не суждено повториться, чтобы, дрожа от холода,
сопровождать нашего четвероногого друга от тумбы к тумбе.
Вообще, я давно пришел к заключению, что мы бесконечно много тратим
энергии, хитрости, изобретательности и остроумия, чтобы сделать свое
собственное существование наименее сносным.

4

- Не правда, ли, Семен Абрамович, до чего изменилось подполье?
И Лео полил растопленным маслом головку спаржи, оттененную благородной
зеленоватостью старинной бронзы.
- Раньше в подполье печатали прокламации или начиняли порохом и
ненавистью бомбы, а теперь...
Он кровожадно насадил на вилку растение, напоминающее женский палец,
выставленный в витрине парикмахерской под дощечкой с надписью "холя ногтей".
- ...а теперь, Семен Абрамович, приходится идти в подполье, чтобы
съесть свиную котлету. В сущности, чернокудрые социал-демократы и
патетические эсеры в те времена гораздо меньшим рисковали, чем вы, Семен
Абрамович, сегодня. В худшем случае, за нелегальную новеллу в духе Фридриха
Энгельса пылкий, но непристроенный журналист уезжал на годок-другой в
очаровательную Северную Азию.
Лео наполнил стакан тепловатой кровью винограда.
- Я положительно, Семен Абрамович, восхищен вашим мужеством. Вы кушаете
с аппетитом свиную котлету, прекрасно зная, что в годы военного коммунизма
она может послужить, так сказать, прямым билетом для путешествия на тот
свет.
Бывший фабрикант сделал движение головой, как бы желая убедиться, что
она еще не лежит на плахе.
- Если, дорогой буржуа, из-за какой-то свиной котлеты столько людей,
столько врагов нашей пролетарской революции...
Лео, не договорив, обвел глазами "подполье". Большая комната, она
предпочитала волнующую бледность толченого риса - собственной бледности;
матовую туманность электричества - молочности осеннего дня. День, разбившись
о квадратные стекла, завешанные портьерами цвета раздавленных ягод поздней
рябины, схлынул вниз в улицы, на вылинявшие шляпки, на шерстяные платки, на
выгоревшие картузы, на оголенные хребты извозчичьих кляч, на купол часовни,
похожий на клистир, на обожравшихся мертвечиной ворон, шикарных и
лоснящихся, как цилиндры.
В комнате было человек десять: мохнатый, пугвоносый коллекционер
эротических изданий жаловался писклявым голосом трехлетней девочки на