"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автораобъявлений" и читаю...
Он делает паузу и с той же улыбкой потирает руки. - Читаю, что меня выгнали из профессоров. - Прелестно! - Узнаю, значит, об этом из приказа, наклеенного на доску. - Прелестно! - Ну, выпьем, Анатолий Борисович. - Есть за что! - говорю я. И мы сдвигаем зеленоватые стаканы. * * * Позвонил художник Владимир Лебедев: - Знаете, Толя, я до сих пор некоторые ваши стихи наизусть помню. Вы, конечно, не Пушкин, но... Вяземский. Я не очень обиделся, потому что и Вяземских-то у нас не так много. * * * За несколько дней до смерти, чувствуя себя совсем не плохо, Лавренев говорил: - Я смерти не боюсь. В 67 лет умереть уже не страшно. А вот что у моего гроба будет произносить речь Анатолий Софронов, это, друзья мои, страшно! Так и случилось. Надгробную речь говорил Софронов. А от ленинградских писателей - пьяный Виссарион Саянов, которого Лавренев тоже терпеть не мог. * * * Знаменитое кафе "Стойло Пегаса" принадлежало по документам "Ассоциации вольнодумцев". Этих вольнодумцев в Москве тогда было трое: Есенин, Шершеневич и я. * * * Я люблю и бульварную литературу, и уголовную, при условии, если она "качественная", как теперь говорят. К примеру - "Анну Каренину" Л. Толстого (бульварный роман), "Братья Карамазовы" Достоевского (уголовный). * * * Болтая, шучу, чуть-чуть кокетничаю с хорошенькой блондинкой, заполняющей мое "пенсионное удостоверение". - Распишитесь, пожалуйста, товарищ Мариенгоф. На мне модное светло-серое пальто, из-под которого торчит яркое клетчатое кашне. - Желаю вам, Анатолий Борисович, жить до ста лет, - говорит девушка. - Не слишком ли много? - отвечаю я. - В этом возрасте я, вероятно, не смогу ухаживать за вами. - Сами не захотите. Я уже буду стара для вас. |
|
|