"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу авторасияния начистила плоские золотые пуговицы на моем двубортном черном мундире
с высоким красным воротником. - Когда, дружок, ты был совсем маленький, - сказала тетя Нина, - и к вам в дом приходил чужой человек, ты, шаркнув ножкой, сразу его спрашивал: "Скажите, пожалуйста, сколько вам лет?" - Дамам я тоже задавал этот глупый вопрос? - Нет, дружок, дамы тогда тебя еще не интересовали. О, это все было не так просто, как предполагала тетя Нина! Дело в том, что дети начинают размышлять о жизни человека гораздо раньше, чем это думают родители. В десять лет я говорил себе: - Не хочу жить стариком. И не буду, не буду! Обязательно умру красивым. В двадцать пять лет. Тридцатилетние мужчины казались мне стариками. Срок исчезновения из этого мира постепенно отодвигался. Когда мне самому стукнуло четверть века, я уже заявлял приятелям: - Дотяну до сорока пяти и баста! Пуля в лоб!.. У меня было брезгливое отношение к старости. Через два месяца - то есть 7 июля - мне исполнится шестьдесят. Невольно спрашиваю: "Научила ли меня чему-нибудь жизнь?" Очень сомневаюсь. Во всяком случае, я не стал более мудрым, чем во времена тети Нины. Нисколько! Вот только вчера среди ночи, когда я проснулся, чтобы выпить чашку боржома, вдруг совершенно твердо решил: "Хватит! Сыт по горло! Не желаю, черт возьми, превращаться в старую развалину. Ну, протяну еще три-четыре года и..." Поучительная история. * * * Внучке бухгалтера БДТ Валечке третьего дня исполнилось два с половиной года, но луну она увидела первый раз в жизни. Нахмурив тоненькие бровки, она смотрела на нее долго и серьезно. А потом сказала: - Погляди, дядя, какая на потолке зажглась красивая лампочка! * * * Уж если писать, так, пожалуй, для читателя и зрителя. А у нас почему-то пользуются особой благосклонностью романы, сочиненные для книжных шкафов, и пьесы, поставленные для пустых стульев. * * * Когда Уланова и Завадский часа в два ночи ушли от нас, мы еще тогда жили на Кирочной, наша домработница Шура, презрительно шмыгнув носом, сказала: - Уланова, Уланова... Вот уж обнокновенная... Вот уж... И, не договорив, стала обиженно, со звоном, убирать со стола посуду. После этих слов Шуры я точно понял, в чем гениальность Улановой: она "вот уж обнокновенная" и в своих условных "пачках", и в божественной пластичности своего классического танца на пуантах. |
|
|