"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

хоро-ший.
- И умный, - вставила Казико. - Очень умный.
- И у-умный... всегда в горшок писает.
Я не убежден, права ли Олечка, если это понимать как образ примерного
литературного поведения.

* * *

"ПОКАЗУХА!"

Это слово только вчера родилось, а сегодня его уже говорит город,
говорит деревня, говорит интеллигент, говорит молочница.

* * *

Мимо моего окна опять шеренгочкой проводят малышей. Да это же
трехлетние старики и старушки! Так же они повязаны поверх меховых шапок
теплыми шарфами и платками; так же трудно, неровно передвигают жиденькие
ноги в суконных калошах; такие же у них мрачные задумчивые физиономии.
Словно головы обременены философскими мыслями. Чистый обман!.. Впрочем,
старики и старушки тоже нас надувают - философских мыслей у них в головах не
больше, чем у трехлетних.
Ночь, как старуха в черном шерстяном платке, повязанном ниже бровей.

* * *

Уметь любить - это редкое свойство. Особенно для мужчин. Я бы даже
сказал - это талант. Прекрасный талант! Он делает людей счастливыми. Ту,
которую любят. И того, который любит.

* * *

Старый Эйх передал Юлиану Григорьевичу Оксману мою рукопись "Как
цирковые лошади по кругу...". Это название мне больше нравится, чем
безразличное "Мой век, мои друзья и подруги".
Первое название я взял из собственного ненапечатанного стихотворения:

С тобою нежная подруга
И верный друг,
Как цирковые лошади по кругу,
Мы проскакали жизни круг.

С Юлианом Григорьевичем я познакомился в тридцать шестом году.
Познакомился, и все! Одна случайная встреча, но очень приятная, упавшая в
память и сохранившаяся в ней.
Оксманов в нашем литературном мире было - раз, два и обчелся. Он
понимал литературу несравненно лучше, чувствовал ее глубже, судил строже и
любил бескорыстней, чем наши многочисленные преуспевающие Ермиловы.
В том - тридцать шестом - году Юлиан Григорьевич был, как говорили,
"без одной минуты академиком".