"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу авторахоро-ший.
- И умный, - вставила Казико. - Очень умный. - И у-умный... всегда в горшок писает. Я не убежден, права ли Олечка, если это понимать как образ примерного литературного поведения. * * * "ПОКАЗУХА!" Это слово только вчера родилось, а сегодня его уже говорит город, говорит деревня, говорит интеллигент, говорит молочница. * * * Мимо моего окна опять шеренгочкой проводят малышей. Да это же трехлетние старики и старушки! Так же они повязаны поверх меховых шапок теплыми шарфами и платками; так же трудно, неровно передвигают жиденькие ноги в суконных калошах; такие же у них мрачные задумчивые физиономии. Словно головы обременены философскими мыслями. Чистый обман!.. Впрочем, старики и старушки тоже нас надувают - философских мыслей у них в головах не больше, чем у трехлетних. Ночь, как старуха в черном шерстяном платке, повязанном ниже бровей. * * * Уметь любить - это редкое свойство. Особенно для мужчин. Я бы даже сказал - это талант. Прекрасный талант! Он делает людей счастливыми. Ту, которую любят. И того, который любит. * * * Старый Эйх передал Юлиану Григорьевичу Оксману мою рукопись "Как цирковые лошади по кругу...". Это название мне больше нравится, чем безразличное "Мой век, мои друзья и подруги". Первое название я взял из собственного ненапечатанного стихотворения: С тобою нежная подруга И верный друг, Как цирковые лошади по кругу, Мы проскакали жизни круг. С Юлианом Григорьевичем я познакомился в тридцать шестом году. Познакомился, и все! Одна случайная встреча, но очень приятная, упавшая в память и сохранившаяся в ней. Оксманов в нашем литературном мире было - раз, два и обчелся. Он понимал литературу несравненно лучше, чувствовал ее глубже, судил строже и любил бескорыстней, чем наши многочисленные преуспевающие Ермиловы. В том - тридцать шестом - году Юлиан Григорьевич был, как говорили, "без одной минуты академиком". |
|
|