"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

- Разве, папа, и в жизни не так?
В те дни меня в очередной раз за что-то прорабатывали газеты, и малыш
огорчался, переживая это гораздо сильней и глубже, чем я.

* * *

Виктор Шкловский был человеком благородным, хоть и не слишком
мужественным. В жилах его текла кровь революционера. Тем не менее Сталин его
почему-то не посадил. В конце тридцатых годов это удивляло и самого
непосаженного, и его друзей.
Округляя и без того круглые глаза свои, приутихший формалист шепотом
говорил:
- Я чувствую себя в нашей стране, как живая чернобурка в меховом
магазине.

* * *

"Какое грубое, безнравственное, пошлое и бессмысленное произведение -
"Гамлет".
Вот какого был мнения Толстой о "Гамлете"! О моем "Гамлете"! О
"Гамлете", которого я считаю вершиной мирового драматического искусства.
Ну?... И кто из нас прав - я или Толстой? А хуже всего, что он не
кривлялся, не эпатировал, а действительно так думал.

* * *

Очень любят посочувствовать чужому горю, постонать возле, получая при
этом удовольствие и от своего сочувствия, и от чужого горя.
Стоящий человек не вздыхает, не стонет, не сочувствует, а делом
помогает в беде.
Но такие не слишком часто попадаются.

* * *

Вспоминаю свою бабушку. Она ходила всегда в черном, шуршащем. И на
белой голове, и на плечах у нее лежали черные кружева. Я привык, что все про
нее говорили: "О, какая она была красавица!" А малознакомым гостям мама
показывала фотографию крупной стройной женщины с огромными темными глазами,
нежным овалом лица и тонким носом. Почти весь день бабушка сидела у окна с
книгой в большом удобном кресле, положив ноги на мягкую ковровую скамеечку.
А когда она опускала книгу на колени, чтобы протереть платочком золотые очки
и взглянуть на улицу или понюхать из серебряного флакончика какую-то крепкую
душистую соль, - она вздыхала. Глубоко вздыхала. Бабушка казалась мне очень
старой. Она умерла на шестьдесят первом году жизни от разрыва сердца.
Когда бабушка вздыхала, я обычно спрашивал ее:
- У тебя что-нибудь болит?
- Нет, Толечка.
- Тебе очень грустно?
- Нет, Толечка, не очень.
- А почему же ты вздыхаешь?