"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

Вместо ответа она с улыбкой гладила меня по голове.
И вот сегодня я в ее возрасте. Правда, я не сижу целыми днями в кресле,
положив ноги на ковровую скамеечку, и не нюхаю душистую соль. У меня еще
мало седых волос. Но я тоже глубоко вздыхаю.
Нюша всякий раз меня спрашивает:
- Толя, у тебя что-нибудь болит?
- Нет.
- Тебе грустно?
- Не очень.
- Что же ты вздыхаешь?
- Разве?
Я думаю об ее словах и понимаю, что это вздыхают мои шестьдесят лет.

* * *

Вы только подумайте, одновременно в России жили - Толстой, Достоевский,
Чехов!
Уже сегодня это кажется невероятным.
И я совершенно убежден, что подобное не повторится в течение столетий.
Как в Англии за три с половиной века не повторился Шекспир.

* * *

Шостакович находился тогда на Севере. Если память меня не обманывает -
в Архангельске. В солнечный морозный день (было больше тридцати градусов) он
в хорошем настроении вышел из гостиницы, чтобы купить в киоске газету.
Заплатив двугривенный за московскую "Правду", он тут же на морозе стал
просматривать ее и сразу увидел жирную "шапку" над подвалом: "СУМБУР ВМЕСТО
МУЗЫКИ".
Эту преступную статью написал Заславский, обожавший музыку Шостаковича,
считавший его гением. Газетный негодяй написал ее по конспекту Сталина.
Шостакович прочитал статью от первой до последней строчки тут же на
морозе, не отходя от киоска. У него потемнело в глазах, и чтобы не упасть,
он прислонился к стене.
Это рассказал мне сам Дмитрий Дмитриевич. Он забежал к нам на Кирочную
в первый же день своего возвращения в Ленинград.

* * *

На девятнадцатом году революции Сталину пришла мысль (назовем это так)
устроить в Ленинграде "чистку". Он изобрел способ, который казался ему
тонким: обмен паспортов. И десяткам тысяч людей, главным образом дворянам,
стали отказывать в них. А эти дворяне давным-давно превратились в
добросовестных советских служащих с дешевенькими портфелями из свиной кожи.
За отказом в паспорте следовала немедленная высылка: либо поближе к тундре,
либо - к раскаленным пескам Каракума.
Ленинград плакал.
Незадолго до этого Шостакович получил новую квартиру. Она была раза в
три больше его прежней на улице Марата. Не стоять же квартире пустой, голой.
Шостакович наскреб немного денег, принес их Софье Васильевне и сказал: