"Анатолий Мариенгоф. Это вам, потомки! ("Бессмертная трилогия" #3)" - читать интересную книгу автораНикритиной в пьесе нет роли, однако она радовалась и огорчалась так, как
будто это имеет к ней самое прямое, личное отношение. Так же радуется она и огорчается на каждом просмотре спектакля в своем театре. Если все хорошо - Анна Борисовна сияет, хотя она в данном случае только зритель, если худо - она погружается в черную меланхолию... - Я позволю себе кончить свое краткое вступительное слово, - продолжал Герман, - тем же самым опродкомовским окном, с которого я начал. На мой взгляд, Анна Борисовна по своему характеру с тех опродкомовских времен нисколько не изменилась. Ради роли с ниточкой, ради образа, который интересно сыграть, заслуженная артистка РСФСР, как та киевская девочка Нюша, и теперь вылезет из окна, но не только из первого этажа, и Анатолий Борисович возражать не будет, но только даст руководящее указание: - По трубе, по трубе, по водосточной трубе спускайся, Нюшка. Небось не семнадцать тебе годков-то... к сожалению. В этом секрет успехов Анны Борисовны Никритиной, в этом залог ее будущих удач". * * * Возобновили старый-престарый фильм "Отец Сергий" по Толстому. В кино "Аврора", что на Невском возле "Гастронома" № 1, в переполненном зале было так тихо, словно затаил дыхание один человек, а не тысяча. Вдруг из тишины, из темноты раздался низкий женский голос: - Ему надо бы не палец рубить! Моя утренняя и ежевечерняя молитва: - Господи, не делай из меня ханжи. Не делай, пожалуйста, и после шестидесяти, когда стану пенсионером. * * * Встретился с Шостаковичем в филармонической ложе. Шестьсот километров, отделяющие Москву от Ленинграда, жестоко развели нас. - Это сущее безобразие! - сказал Шостакович, сведя брови. Дело в том, что опять по всей Руси меня прорабатывали за "Наследного принца". Усердствовали в этом (устно и печатно) те дисциплинированные товарищи, которые не читали и не видали моей новой пьесы. Изъяли все стеклографические экземпляры сразу же, а запретили "Наследного принца" накануне московских генеральных репетиций. - Ничего, ничего, Анатолий Борисович, будет у вас лучше... Фраза эта меня несколько удивила. Она была неожиданна для Шостаковича. При Сталине он обычно говорил: - Ничего, ничего, Анатолий Борисович, будет хуже. Когда-то в одном эстетствующем доме я любовался превосходным портретом кисти Серова. Но картина была повешена криво. И от этого, рядом с восторгом, во мне все время пульсировало другое чувство - какое-то раздражение. В жизни необыкновенный Шостакович, выражаясь образно, тоже был "подвешен криво". Требовались очень хорошие нервы, чтобы полностью наслаждаться встречей с |
|
|