"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

вирши в стиле а-ля рюсс внушали благоговение даже общежитским мышам,
копошившимся в груде его черновиков. Тольяттинский лирик, со сверкающей
лысиной и сардонической ухмылкой, хрустя рабфаковской тужуркой, произносил
свой широковещательный монолог о судьбах русской поэзии. С его точки зрения,
в самоубийстве Маяковского была повинна исключительно Лиля Брик, в смерти
Есенина - чекист Блюмкин, а в трагической кончине Рубцова -
казуисты-редакторы с их крючковатыми носами.
Как-то, с началом этой бодяги, я выманил Жажояна в коридор и там
раскололся: моя внешность порой требует комментариев для непосвященных.
Услышав такое признание, бывший студент ереванского филфака непроизвольно
прыснул: к чему эта нелепая конспирация? В Армении евреев кот наплакал,
оттого и антисемитизм всегда носил сугубо маргинальный характер. Впрочем,
припоминал он, в Ростове-на-Дону один "шлимазл" плакался ему в жилетку: на
экзаменах, мол, срезали - теперь придется два года в нужник строем ходить...
И Манук великодушно принял на себя роль дипломата: объяснил корешам что
к чему - чтобы впредь болезненную тему при мне не затрагивали. К услугам его
я прибег вынужденно: во-первых, глупо соваться в чужое аббатство со своим
уставом; во-вторых же, поведи я себя иначе, на стенку бы пришлось лезть от
одиночества. Хвататься за томагавк я не спешил: хорошо помня, какие
последствия для меня возымела изоляция на стройфаке. К тому же, здесь меня
окружали личности прелюбопытные: у Пестова я почерпнул немало полезной
информации - в частности, о его кумире Поле Валери; да и у самого Жажояна
было чему поучиться: наделенный безупречным вкусом, он привил мне любовь к
Верлену и Уайльду, раскрыл моему уху прелесть мандельштамовских интонаций.
В то же время Манук не скрывал отвращения, когда речь заходила о
Юрковецком. Считая его законченным уродом, он нет-нет да и экстраполировал
это свое отношение на всю нацию. Строгий кодекс горца порицал фарцовку
законной супругой, даже если она и происходит из чуждого племени... Впрочем,
кажется, я что-то путаю: Петр вытолкнул Инну на панель значительно позже - в
годы перестройки, когда валютная проституция сделалась в Москве одним из
наиболее доходных занятий. В описываемый же период он еще холил ее и лелеял,
вкалывая сам черт знает где ночным сторожем. Пока Бахметьева рожала ему
троих наследников, он вынашивал планы поездки на золотые прииски, на которую
так и не решился, небезосновательно опасаясь, что его кости останутся в
таежной глуши...
Да, не секрет, что разным человеческим сообществам свойственно
культивировать различные моральные ценности. К примеру, фракиец Спартак,
загнанный в угол римскими легионами, был воспитан таким образом, что не мог
и предположить вероломства со стороны армянских купцов, вдобавок еще и
сорвавших с него солидный куш за спасение. Однако неужели так трудно всему
миру понять, что вечный страх преследований, непрекращающиеся наветы и
погромы, неизбежно изуродовали бы любую коллективную этику? Спрашивается, не
настало ли время понять и простить?..
Просто-напросто иудеи подверглись колонизации гораздо раньше других
восточных и южных народов. Их европейские резервации назывались "гетто" и
находились вдали от разрушенного Храма. При этом метрополии как таковой они
были напрочь лишены. Могла ли такая напасть не сказаться на человеческой
психике? И разве сегодняшние турки в Германии, арабы во Франции или
пакистанцы в Лондоне - при том, что их положение, благодаря царящей там
демократии, несравненно лучше, - явили Западу образчик благочестия и