"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

Комиссоваться с тяжелым диагнозом мне вовсе не улыбалось: я ведь
отпахал без малого два года. Это только глава ордена куртуазных маньеристов
свалил из караула через две недели - напуганный обещанной ему "темной"
(потому проездом и заруливал ко мне в часть с чекушкой: снедаемый чувством
вины за когдатошнее малодушие). Беспардонный приказчик Музы Успеха - теперь
он брешет свою похабень с эстрады, окруженный поклонниками в кожаных
штанцах. Меня ж - перетирали в цветочную муку шершавые жернова скифского
Молоха. Перетирали, да не перетерли! Нанимался я, что ли, туляков оборонять?
У них, поди, и у самих ружья не заржавели!
Впрочем, открою один секрет: Степанцов - квасной патриот не более чем
на?. Но зато у него с паспортной графой и ряхой - все о"кей. В троллейбусе,
помню, он как-то покатил бочку на "этих жидов" (не прощал сын полукровке
отцу разрыва с душевнобольной матерью).
- Фильтруй базар! - оборвал его на полуслове криворожский верлибрист
Артур Доля, - Не ты ли и сам на жидовских дрожжах взошел?
- Полагаю, нашелся бы и славянский эквивалент, - ничтоже сумняшеся
парировал обличитель.
Вечерами в общаге он баял нам про то, как проезжий участковый накрыл
его тепленького в стогу, в обнимку с автоматом Калашникова. Беглеца тогда
тоже сунули в психушку - правда, он отделался только легким испугом.
Вырванные годы достались мне, а не ему: ретиво воспользовавшись
перестроечным бумом, он соорудил себе памятник при жизни в сортире
парнасского Музея Славы. Ну да не суть. Рано или поздно мы сочтемся
регалиями!..
Палата, где я очутился, пестрела личностями своеобычными. На соседней
койке лениво потягивался актер Валера, уроженец белорусского городка с
женственным названием Лида, звезда нимфской театралки. Этот ломал комедь
ва-банк - с участием воспаленного либидо: на допросах упрямо твердил, что
вожделеет к родной мамаше. Психоанализ, купированный марксистской наукой,
как хвост кобылы Буденного, проказливо казал кукиш дурошлепам в белых
халатах.
Имелись и другие живые достопримечательности. Поигрывавший покатыми
бедрами курсант, с позором изгнанный из местного политучилища, затягивал на
ночь глядя "Санта-Лючию". Соседей убаюкивал его шелковый баритон.
Рассказывали, что он погорел на приставаниях к особо идейному сокурснику.
Мурзатый самаркандец открыто презирал исполнителя сладостных арий:
отсеянный с карантина, он мечтал поскорей вернуться в строй. Памирский
антипод его - тот, напротив, в сортире пытался вздернуться: от одной только
мысли, что придется дослуживать... Беззаботнее же всех выглядел
ставропольский наркоман, резво посвистывавший в окошко и потому кем-то метко
окрещенный Коноплянкой.
Лева Каплун, мрачный, погруженный в себя параноик, легкомыслие свистуна
порицал с оттенком благодушия. Пару недель назад, забаррикадировавшись в
своей квартире, он чуть было не зарубил топором благоверную - заподозрив ее
в неспособности зачать.
- Почему у нас детей нет? - сидя на корточках, возмущался он в
курилке. - В заключении экспертизы ясно ведь сказано: сперма у меня
нормальная. Стало быть, не моя вина!
- Ну, уж и не моя! - старался я перевести все в шутку.
Трестер, на утреннем обходе, окинув подопечного "мишугинэ" деловитым