"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

Музей чертей, в музей Чюрлениса - где я, резонер, нагло фанфаронствовал на
фоне космической гаммы оттенков: "Синтез искусств сродни сектантству!
Собственно, я не против очередной религии - просто мне недостает
убедительной философемы..." - после чего чуть поодаль презрительно фыркнула
парочка литовских интеллектуалов. Узнав от Иры, что ее отец в свое время
наложил лапу на имущество погибшей в автомобильной аварии сестры - обобрав
тем самым прелестную Женечку, - я гнусно использовал этот козырь в нашей
очередной ссоре. Спутница моя рыдала на вокзале, среди пестряди цыганских
тюков. Примерив на себя мантию третейского судьи, я лишь ускорил свое
собственное отпадение от родового ствола...
Все лето накануне отчисления я бузил напропалую. К Иветте подсел в
миниатюрном зальчике кинотеатра "Беларусь" на просмотре "Зеркала". В ее
алгебраически выверенную экзистенцию я вломился с таким напором, что она,
опешив, поначалу приписала мне грузинский акцент. Парадоксы и трюизмы,
инкрустировавшие мой пролог, прошли успешную апробацию в предыдущих
ирокезских "налетах". Каскадом складных небылиц я искусно вызывал у дев
состояние полуобморока.
Уболтанная в одночасье, Ветка позволила моей ладони жадно завладеть ее
негроидной шевелюрой. Эпизод этот - проассоциировавшись в моей подкорке со
скальпом перебежавшего мне дорожку Илюхи Горелика - сыграл, вероятно, не
последнюю роль.
Поцелуи наши взасос, под пыльной листвой малознакомого парка, походили
на пикник двух каннибалов. Помолвка ее с гнусавым Эдиком расстроилась в
считанные секунды. Разыскав мехматовского очкарика-лаборанта, я лихо высыпал
на стол стопку книг, сопроводив это просьбой впредь не беспокоиться (его
московский коллега Дмитрий, похититель моей невесты Маши Левиной, со
временем сумеет отстоять честь цеха).
Африканский темперамент, обитавший в хрупчайшем тельце моей новой
возлюбленной, вырывался протуберанцами в самых людных местах. В ДК
строителей (о, эти знамения свыше: вспомнить бы мне о стройфаке, о
заваленном сопромате!), на чердачной приступке, открытой всем взорам, она
принялась самозабвенно расстегивать верхние пуговицы моей сорочки. Настигнув
ее в нарочанском профилактории, я тоже захотел доказать, что я вовсе не
пустомеля. Спасаясь от ливня, мы арендовали веранду у бабки-шептуньи. Иветта
стянула с себя чулки - без злых намерений, для просушки... И безумие,
взвихренное ароматом томной мякоти, зажгло в мгновение ока мою отсыревшую
душу.
- Не сейчас! Пусти! - извивалась она в тисках, покуда старатель
нашаривал в
лазоревом гроте рубиновую залежь - венец своего славного маршрута.
Обессиленная поединком, она заплакала:
- Ты ведешь себя подло!
И тут я сдался. Не сдрейфил, а просто почувствовал к ней сострадание.
Как если бы именно этого она от меня и ждала...
К счастью, гнев ее быстро сменился на милость.
- Веточка, миленькая! - успел проронить я, осязая стетоскоп влажных
губ, обследующий болящего в направлении эпицентра заражения...
Казалось бы - вот оно! Но, вернувшись в город, мы зашли в расцвеченное
смальтой кафе. Заказав пломбир и бутылку "Игристого", я запоздало нащупал в
кармане шиш с маслом.