"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автораруководила кабаре. Ее по-прежнему тянуло в Москву, несмотря ни на какие
местечковые страхи[2]. Почто я разорил чужое гнездо? Отдавал ли себе отчет в своем кобельем вандализме? Задумался ли хоть раз о будущем агусенькой Машуни - или попросту подшил ее всхлипы к брачному контракту Иры Машкиной, втуне полагавшейся на мою мужскую зрелость? Не за те ли самые прегрешения наслал на меня Садовник Машу Бабушкину - их общую соименницу, спустя год поступившую со мной немногим лучше?.. Увы! Одиссею Эльпера я описал как по лекалу. "Хорошо тебе!.." - завидовала Рита бесшабашности экс-ваганта в стеганой телогрейке. Впрочем, ледяной каток я заливал недолго. Слесаря-сантехника скоро вышвырнули из спорткомплекса за непомерную строптивость. Начальника отдела кадров я попросил подписать характеристику, из которой явствовало, что его подчиненному свойственна подозрительная нелюдимость (попытка закосить от армии). "Не ищи легких путей!" - назидательно рявкнул бывший служака и демонстративно порвал листок. Я обматерил его трехэтажным и был таков. После чего, забурившись в первый попавшийся обшарпанный подъезд, наклюкался пива и стал смачно икать. Мутноглазый жилец, проходивший мимо с пустым ведром, не долго думая принял меня за беглого зэка: "Землячок! - присел он сочувственно на корточки. - Погоди, вынесу ломтик ливерной..." И в бассейне восстановительного центра, где работал мой отец и куда меня как правило пускали без абонемента, вышла та же петрушка. Новый зам, решивший, что я безбилетник, конфисковал у меня из шкафчика трехцветную шерстянку. В качестве ответной меры я харкнул ему в лицо и благополучно улизнул. - У Аркадия Юзефыча солидный авторитет, - осторожно распекал меня на аудиенции курчавый директор басейна Жевелев, - и поверьте, это далось ему значительно трудней, чем всем прочим... Вскоре, пользуясь все той же семейной протекцией, я нанялся униформистом в цирк: видимо, фортели, которые я откалывал, отныне нуждались в массовом зрителе... С Ритой мы пробыли вместе всю зиму и всю весну. Маме моей она импонировала. Но жить-то с ней пришлось бы мне: не поступи я вовремя в Литературный институт... "Ты для меня - эликсир вечной молодости!" - высокопарно признавалась распаленная страстью поэтесса. И ненасытно вампирила из меня энергию - равно сексуальную и творческую. В мае мы направились с ней к месту бывшего гетто, где белорусские евреи обычно отмечали День Победы. Дружинники с алыми повязками и харями полицаев щерились на нас весьма многообещающе. Миновав оцепление, мы протиснулись к котловине, на мощеном дне которой темнела стела с надписью на идиш. Расправив полосатый талис, седой раввин перелистнул молитвенник. И вдруг - дико рявкнули репродукторы: народный артист Кобзон потчевал соплеменников завизированным свыше репертуаром. - Вы бы еще танцы устроили! Здесь, между прочим, люди похоронены! - рванулся разъяренный ребе к тощему менту. Тот от неожиданности скукожился. Но его сподручный зыркал гордым соколом. И как нарочно - все больше на меня. Впрочем, не случайно: ведь и я в этот момент разглядывал его в упор. Я еще толком не знал, на что решусь. Пока лишь пристально всматривался в игру желваков на сальной ряхе "мусора". |
|
|