"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.
"Подлинность поэзии, - вывел я тогда, - прямо пропорциональна
перемещению переживаний". Статья наша оформилась в несколько присестов,
написанию ее всякий раз сопутствовал всплеск гедонизма. Прокурор Шехтман на
торжественном заседании вменил ей в вину наукообразие. Члены клуба,
разумеется, приняли его сторону. Сон же младенца оказался вещим: вторую свою
израильскую книгу я назову "Сквозняк столетий".
В Переделкино - где я через пару месяцев заручусь белым шаром критика
Огнева - глазам моим предстанет средневековый замок на улочке Тренева.
Карликовость топонима немало насмешит. Навстречу мне выпрыгнут карборундовые
псины ("От шарканья по снегу сделалось жарко./ По яркой поляне листами
слюды/ Вели за хибарку босые следы./ На эти следы, как на пламя огарка,/
Ворчали овчарки при свете звезды...") Сероглазая Лена Пастернак введет меня
на цыпочках в феерический кабинет деда. "И откуда это острое чувство
родства?" - сомнамбулой прошепчу я, запоздало осознав, насколько же мы
разминулись во времени. Но знакомый профиль резца Зои Крахмальниковой не
произнесет ни звука.
Затворив калитку, я рухну бесчувственно в сугроб на перекрестке.
"Помощь нужна?" - притормозит сердобольный водитель самосвала. Я остекленело
мотну головой... "Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки.
Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно
восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу
своем, и возвращается ветер на круги своя".
[1]
Разница в возрасте поначалу нас не смущала. Мне не терпелось забить
баки Опане, козырявшему своим постельным кувырканием со сверстницей. Грация
молодой матери, ее лучезарность, интеллектуальная рафинированность, давали
фору чернявой девчушке, непрестанно цапавшейся с неврастеничным актеришкой.
Трепет и вожделение, с коими Артур и иже с ним взирали на Риту, доказывали,
что я вырвался наконец из страты отверженности. Правда, при этом я и сам
невольно начал подражать вздорному нарциссизму хадеевского фаворита. "Правда
же, я хорош собой?" - сверялся я, лежа в ее объятьях. "Правда, - чуть
помедлив, соглашалась она. - Даже непонятно зачем, Гриша..."
Эльпер, зашедший погулять с двухлетней Машенькой, застал меня
попивающим кофе в его тронном кресле. Обсуждать бракоразводные детали они
удалились в прихожую. Заметив на столе сафьянный переплет, я раскрыл его на
закладке. "...Категорический императив, не к ночи будь помянут! Слушал
повторно "Страсти по Матфею". Дома - полный бардак..." - автор тщетно
силился попасть буквами в клеточку. Заслышав шаги, я захлопнул дневник. Рита
вошла бледная. "Что-нибудь стряслось?" - "Нет, все нормально. Просто у Жени,
когда он вывозил на улицу санки, страшно дрожали руки..."