"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу авторанедурственные грампластинки.
Двумя месяцами ранее, ушло ныряя в прореху, я пировал тут с жовиальным Фаннином, поклонником этнолога Иоганна Гердера, и с его усачом историком из соседней палаты. (Школьных учителей у нас валялось навалом, кое-кто из них неясытью ухал во сне. Этот - дока по джайнизму - вроде бы держал нос морковкой, вышучивал апостатский пафос журналюги Цезаря Солодаря, повсюду тогда печатавшегося: мол, гляди, каков ваш пострел!..) В фаннинских ряженых мне сдуру почудился некий пассионарный взрыв. Расхристанная Сарра, его бессменная "кадр?", не расставалась с талисманом - латунным лезвием гуливеровых размеров. Их однокашник Нафин, прыщеватый внешторговский баловень, несказанно гордившийся тем, что еще в девятилетнем возрасте впервые забашлял нью-йоркской проститутке, затаривался эфедрином на всю компашку. Кличка его была перевертнем имени "Фаннин", образованного, в свою очередь, стебом на аглицкий лад. Под верховенством Жени Шамина, ветерана хиппового движения, мечтавшего слинять на Запад с собственноручно им созданной галереей асов саксофона, "пипл" хавал "колеса" в скверике диспансера, нанюхивался растворителя, кропя им шерстяные шарфы. Длинновласый Алекс, горбатившийся где-то гардеробщиком, занудливо вытягивал из меня информацию об аттических трагиках, время от времени поскуливая: "Ну разве ж я виноват, что у меня мама еврейка?" - "Круто, отец!" - одобрительно кивал Фаннин, выросший в семье главы института марксизма-ленинизма. "Прикольный звучок!" - балдел он под магнитофонную кассету, пока Сарра рылась в шаминской машинописи, повествовавшей о хипповых из рок-тем, когда крошка Джаннис родила от него мертвое дитя... Шизику кололи инсулин, прикручивали намертво к кровати: так как он истошно вопил с голодухи. В доморощенном его романе, помню, один раз мелькнула фраза с живым ритмом: "Мы шагали по тротуару, игнорируя прохожих, презирали которые нас, обходили которые нас, не желали связываться которые с нами - четырьмя..." Впрочем, довольно скоро они меня запарили. И что только в их грачином грае нашел для себя этот увлекающийся пустозвон Дима Строцев?.. Сплошное мягкотелое сумасбродство золотой молодежи. Книги волосатиками листались безалаберно. Чирики заныкивались с чистой совестью. В Троицком предместье - сердцевине их карнавала - как правило рассусоливалась дежурная дребедень... У Фаннина с Саррой не клеилось. Публичные их разборки сделались притчей во языцех. В мае она пришлепала ко мне на "флэт" аж из Смоленска - босая, насилу улизнувшая от раскатавших на нее губу похотливых ментов. Крыла на чем свет своего миленка, так и не удосужившись омыть ступни, распространяя по комнате невыносимую вонь. "Мне с тобой клево: оба несчастные..." - набивалась она таким образом в друзья ситные. Звали ее Света Белик - божилась, что родом из поволжских немцев. Бабка ее отмотала срок в ГУЛАГе и всю жизнь мандражировала, что ее повяжут снова. Полоумная мать трезвонила всем без разбору: "Я - член Союза художников! Отвечайте немедленно, где моя дочь?!" Кончила Сарра плохо: погорев на мазе со сделанного кому-то кустарного аборта... Игорь Забродский, он же Фаннин, осветитель труппы современного балета, гастролировал как-то в Москве. В гостях у моей сокурсницы Эвелины он назвался хахалем Аллы Пугачевой, а затем понес ахинею о вредоносности |
|
|