"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу авторадиване. "Радик патологичен! - при одном упоминании его имени плевалась Таня
Широкова, роскошная Юлина подруга в матроске, корпевшая над кандидатской по психологии. - Ни одна нормальная женщина с ним ни за что не ляжет!" Доверяя мнению авторитета, я не стал чрезмерно на него давить, просто объяснил, что у нас с Ирой это всерьез и надолго, и, одолжив первый том "Опытов", оставил его одного нервно вибрировать... Теперь я вынужден был прибегнуть к услугам Лапушина. Но не младшего, а папаши - столпа нимфского правосудия. И не ради себя - а во спасение бесстрашного Павлика, игравшего с огнем по своей наивной прямоте. Жили они рядом с "Колоссом Родосским", по-роденовски высиживавшим своих лапотных героев. В тылу у бронзового Якуба Коласа бегло струилась подцензурная строка уже упомянутой светогазеты: один площадной эпик как бы вышныривал из-за спины другого. Встретились мы у подножия монумента. Крепдешиновое кепи придавало Радику солидности, но маслянистые вакуоли явно плутовали: сродни амбивалентному Трестману. Выслушав историю, он пообещал слово в слово пересказать папаше. Условились, что я ему звякну. "Какое там! - через несколько дней приглушенно подвел он черту на том конце провода. - Дела этого рода - полная безнадега!" Больше мы не виделись. Литинститутец Володя Сотников, знавший Лапушина еще по университетской скамье, рассказывал, что тот после подался в чеховеды: беликовская агорафобия потянулась к своему изобразителю... Что сталось с Павликом - остается лишь догадываться. С ним мы перекинулись словечком только раз. Помню, с каким пиететом он отзывался о Киме, о том же Трестмане... "Вы, Григорий, вероятно, иудей?" - справился он с достоинством и заведомым поры. Что до Радика - тот от визита к Киму отнекался с самого начала: "С этакой глыбой уместней было бы на этапе побалакать!" - мечтательно зевнул он, как всегда студенисто трясясь на диване. Стояла зима... С ремаркой этой, конечно же, ассоциируется экспозиция пастернаковской "Рождественской звезды": Стояла зима. Дул ветер из степи. И холодно было младенцу в вертепе На склоне холма. Первое наше рандеву состоялось в приюте для неврастеников, где я и сам недавно отфыркивался под душем Шарко - охаживаемый старушенцией, как замызганный шевролет на пришоссейной мойке. Теперь - вот знаковое превращение! - тсцелившийся пациент заливал для ребятни зимний каток, подбадривая поэтессу в ее поединке с депрессией. Многие из Кимовых послушников прошли это чистилище: кто как не он мог служить им образцовым консультантом! Так, Опаня умудрился избежать армии, благодаря своим актерским задаткам и вполне приемлемому для старой гестаповки составу крови. Рита же, в отличие от нас, и вовсе не юлила: с мужней повесткой над ней и впрямь сгущались бытовые тучи. Я верил, что способствую преодолению душевного кризиса. Отлучки из стационара, персоналом, как водится, замечаемые сквозь пальцы, исподволь осветляли ее почерневшие подглазья. Мы заказывали молочный коктейль в кафетерии универмага "Беларусь". Иногда на этих прилавках нам попадались |
|
|