"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

еврейского гнезда. И не только моя: нашего брата здесь хватало. Примеряя
плащ нацистского покроя, он, впрочем, больше пижонил, да и, может, просто
нечего было надеть... Так или иначе, а Витьке претило слюнявое
попустительство Хадеева: вот он и приструнил франта, сочтя нахлобучку вполне
своевременной.
Помню, Ким втемяшивал простофиле Глебу, будто кремлевский горец являлся
агентом Абвера. Мне же он мельком шепнул: "Ты взрослый человек. Надеюсь, не
воспримешь всерьез". Сталина Хадеев ненавидел от души, что вполне
оправданно. Как же случилось, что он в итоге подпал под аланские чары?
Неужто происхождение холимого им Нарцисса подстегивало развившееся в
мятежнике раболепие - трепет перед "сверхчеловеческой" яфетической расой?
Или же он сознательно облизывал щенка ненавистной породы, развивая в нем
манию величия, рано или поздно призванную его сгубить? В таком случае он
просто суперстратег.
С апостольским жаром Ким лобызал Артура в уста (наш гуру любил
похристосоваться - всякий раз после этого я брезгливо отхаркивался в
умывальник). Идол его, юный, но уже весьма заскорузлый греховодник, терпел
ритуал как неизбежную плату за первородство. Зато Витька Генкин - эталон
самообладания - с вящей славой нес отпущенный ему свыше генотип. Впрочем,
через пару лет, сдав госэкзамены и устроившись завлитом в ТЮЗ, он привезет в
Нимфск из белокаменной... услужливую и покорную осетинскую жену. Воистину
неисследима вязь кущей Твоих, Садовник!..
Чтение иссякло. Рите, осанившейся между двумя Гришами - мной и
Трестманом, впору было загадывать желание. О чем она могла попросить? С
Женей они безысходно толклись в утлой коммуналке, давно не питая друг к
другу никаких чувств. Препоручая малышку маме, вторично вышедшей замуж за
естественника Новикова и уже в ту пору очень больной, студентка
музыковедческого факультета страстно рвалась на сессии в Гнесинку. Москва
вдохновляла ее, отворяя шлюзы ее природной пассионарности. Полька на
четверть, разметав золотые локоны по плечам, она то преграждала путь
фашиствующим башибузукам, шагавшим громить хоральную синагогу, то
заслушивалась Чайковским в тишайшей из церквушек на Большой Ордынке.
Вояжи в столицу развили в ней особую непоседливость: Рита редко
довольствовалась какой-то одной компанией, постоянно старалась объять
необъятное. То же касалось и представителей сильного пола. Это она заразит
меня Москвой, она - поверив мне адрес Арсения Тарковского, этот пароль
паролей - накажет передать привет автору и ныне щебечущего в моих ушах
певучего "Чуда со щеглом". Да, вероятно, ценный эстетический опыт, как и
всякие другие тайные знания, можно приобрести лишь путем масонской
общности!..
Возвращение в Нимфск окунало ее в рутину: ребенок, стряпня,
репетиторство. Отдушиной служило искусство во всех его ипостасях. Графика ее
обнаруживала мертвую хватку зрения: Цветаева и я - два подаренных Ритой
тонких карандашных этюда. Недаром в Иерусалиме она увлечется ваянием
кумиров - открыв на дому школу для начинающих скульпторов: неумолчный позыв
к нарушению Моисеевых заповедей переплетется с пластической доминантой ее
дара...
Даже в том, что она, Эткинд по рождению, приняла посконную фамилию
отчима, было больше вызова захолустной одномерности, нежели приверженности
японскому театру ноо (нимфское еврейство, в отличие от московских марранов,