"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу авторасередине восьмидесятых - опровержение еще не вызрело.
Взамен разухабистого полотна, я набросал пяток несохранившихся эскизов - традиционно озаглавив их "Еврейские мелодии". Повлияли одесские куплеты Розенбаума, напетые одним на редкость задушевным казахом. Целиноградский менестрель был расположен ко мне настолько, что - когда я схлопотал от начальника сборов пять суток ареста за неуемные вылазки - он принялся обивать пороги, упрашивая отослать меня в управление бригадой. - На губе в Гончаровске - сплошной десант! - округлял он сайгачьи глаза. - Хуже тюрьмы-колымы! Ходатайство клубного корифея возымело действие. - Скажите, откуда у вас такой негативизм к вышестоящей инстанции? - отвел меня в сторонку гарнизонный майор, велевший как-то при подъеме "поставить в строй эту проститутку" (но я пригрозил пропесочить его в "Красной Звезде" - и он угомонился). Я молчал насупившись (не подводить же Пеккера, который, когда ему устроили из-за меня разнос, стал улещивать подчиненного: спи себе хоть весь день - только за забор не шастай!..) - Что ж, - грустно предрек служака, - вы еще не раз напоретесь на собственные иглы! Несколькими часами позже я озирал фасад черниговского вокзала, изображавший - в назиданье строившим его немцам-военнопленным - кольчугу и шлем святорусского былинного богатыря. Ефименко, уже оповещенный, колобродил от нетерпения. Временная отлучка Сервачинского играла на руку сатрапу, знавшему о моей эпиграмме, радостно подхваченной всем штабом. Там поминалась его "Волга", по ошибке выкрашенная прямой кишки. Я ведь упражнялся во всевозможных жанрах. Так, например, солдаты заказали мне эпитафию в память о бедном таджичонке, бетонной плитой расплющенном на стройплощадке. Кооператив для начальства возводил специально прикомандированный гомельский взвод. Старлей, отвечавший за технику безопасности, сдувал пену у пивного ларька - а трос возьми да и лопни... Зайдя по поручению к расквартированному в нашей части офицерью, я застал убийцу в роли тамады: за свой "недосмотр" он поплатился всего лишь парой звездочек и теперь с аппетитом хлестал водяру за помин души... Итак, начальник штаба припер меня к стене. Хоть лично на мне никакой мокрухи не было - я ощутил себя пойманным с поличным серийным маньяком. Хряк из Пятихаток удвоил мне срок, подкинув еще пять суток за опоздание: с поезда я на часок заскочил домой. Он не оставит меня заботой и после, в батальонном скиту. Накануне учений мне предстоит трое суток, по просьбе капитана Казакова, вычерчивать план местности. Утром, весь серый, я встану в строй - и прибывшего на смотр Ефименко затрясет: "Уберите вон отсюда это чадо!" - Осчастливленный нежданным сюрпризом, я без задних ног бухнусь в постель. Он - уже за глаза - разовьет дефиницию: "Это сволочь!" - "Так точно!" - присядет в книксене капитан, воздавая мне за мое усердие... Впрочем, отринем всякую логику! Разве не писал опальный имяславец Алексей Лосев своему собрату по Беломорканалу, эллинисту А. А. Мейеру: "Имеет или нет человек философскую школу ума, это узнается сразу, с первых же фраз, со взгляда на его лицо, как с первых же слов различается украинская |
|
|