"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автораэкзамену и, впаяв чахоточный трояк, пожелал бы увесистого кирпича мне на
голову. Но он для визионера был чересчур зашорен. И потому иезуитски меня истязал, выуживая из задания все новые серии ошибок, откровенно противоречившие предыдущим исправлениям... - Послушайте, - увещевал я его в одну из аудиенций, - я ведь и так достаточно наказан! - Достаточно, полагаете вы? - хихикал он жабьими глазами. - Лично мне так не кажется... Один раз я даже апеллировал к святой русской литературе: - Да проявите ж вы наконец милосердие! - Какое еще милосердие?! О чем вы говорите! - поморщился сорокалетний доцент эпохи вяленого социализма. Отец пытался подключать связи. Знакомый его знакомых, сам преподаватель, выслушав мою исповедь, подытожил: - Значит, вы вздумали правду искать? Что же, в наше время это весьма оригинально! Никто не сумел помочь. Я нанялся ночами заливать каток. Поскальзываясь в обледенелых валенках - как сказочный мангуст на кобру - бросался на шуршащий впотьмах шланг. Редкий фигурист чиркал пируэтом по кристаллическим отблескам звезд, воскрешавшим подлинный, забытый смысл несказанно глубокого слова "твердь"... В одно из утр, кутаясь в ватник по пути домой, я разглядел спешащего Мильчмана. Андрей, по обыкновению, заметно сутулился, зажав под мышкой гигантский градусник тубуса. - Такая петрушка: я оказался удачливей тебя... - сморгнул альбинос Затем, года на четыре, он как в воду канул. После армии я восстановился на втором курсе, зимой приехал на побывку в Нимфск. В кофейне опереточного Троицкого предместья, всколыхнувшей ностальгию, встретил Вано - того самого бритого латиниста, который в пору отчисления в одиночку вступился за меня. Я обрадовался: расфуфырясь Хлестаковым, пустился трындеть ему столичные байки. Игорь печально развел руками: - А у меня житье монотонное. Ишачу за кульманом, из ребят никого не вижу... Да, а про Мильчмана ты слыхал? - Свалился в шахту лифта. Еле откачали - лежит парализованный... Вечером я позвонил Андрею. Он говорил сдавленно. Сообщил, что не пропускает ни одного альманаха с моими публикациями: Галя, дородная пейзанка, захомутавшая его как раз в ту, последнюю нашу осень, поставляет ему их исправно. Потом уже, в общежитии, я в одном из пятистопных анапестов неосознанно сравнил лифт в высотном здании с кадыком, туго ходящим по гортани вверх-вниз. О, где же ты, мудрость Одина, напоенная руническим медом поэзии? Куда испарилась твоя способность к ясновидению, сеятель раздора, покровитель войны, щеголяющий, как эполетами, эскортом воронов на плечах, - когда ты впускал в нибелунговы долы менял и попрошаек, шелестевших ветхими свитками? Маг голубых кровей - ты дожил до мятежа простолюдина Тора, подстрекаемого набожными сынами Торы: Маркс (сакрум, сумрак - те же буквы, заметь!) призвал к перераспределению подземных кладов - ранее служивших могуществу избранных; Фрейд подучил брутальных вандалов клянчить победу не у тебя - законного |
|
|