"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

- Дэ... - пуще прежнего потешалась надо мной она.
И тут меня прорвало:
- Скажи, это правда - то, что раззвонил повсюду Илья?
- Ты о чем, не понимаю?
- Якобы вы вместе принимали ванну с экстрактом...
- Тебе это так важно, Гриша?
- Не было б важно - не спрашивал бы!
- Ну, что ж, таком случае, это непреложный факт. Мы плескались в
ароматической пене бок о бок!
Белокурая бестия Мильчман на репетиции к Ламму не хаживал - но нюх ему
подсказывал: я зачастил к "своим". Собственно, кавычки излишни. Местоимение
"наши", с этническим подтекстом, впервые при мне употребила дочь терапевта,
наезжавшая в лагерь, где я, расслабившись под отчим крылом, опрометчиво
пускал жизнь на самотек. "Наших, - стрекотала она, - в Политехе завались.
Айда к нам, не пожалеешь: мы там один за всех и все за одного!"
Андрей еще за партой страдал от своей каверзной фамилии: вечно не за
того принимали. Как и следовало ожидать, гонения на немцев в Совке оказались
недолговечней укорененной в народе юдофобии. По мере вымирания фронтового
поколения, связи славян с германцами восстанавливались - объединяя их в
брезгливом отмежевании от "неарийцев". Падение коммунизма реанимировало
войну рас и цивилизаций: иссякала перебранка из-за цвета знамен, акцент был
вновь перенесен на оттенок кожи. В этом смысле символична и антиномия двух
стен: берлинскую разнесли в пух и прах - тогда как к иерусалимской
прихлынули новые волны влюбленности...
Мильчману со мной было весело, совместное фиглярство скрашивало
тягомотину ходульных лженаук. Но, обонянием уловив чуждое поветрие,
сокурсник поднапряг и прочие органы чувств.
- Гриша, кто по национальности та девушка? - спросил он, видевший меня
с Аней.
- Иди знай! - напустил я бесстрастный вид. - Эльбо: звучит как будто
по-французски...
Бесшабашно погрузясь в агитбригадное разгильдяйство, я уже теменем
осязал зависший надо мной дамоклов сталактит. Андрей прилежно вел конспекты,
сдавал зачеты в срок, закладывал за воротник с деревенщинами-однокурсниками,
которых, впрочем, за глаза презирал.
Остолопы из Вязанки да Ошмян поддевали меня, стравливая с ливанцем
Хасаном (в чертежном классе мы с ним поцапались из-за открытой фрамуги: его,
теплолюбивого, видите ли, могло продуть, - но через пару дней он вдруг
преданно проблеял: "Один только Хасанчик тебя понимает!..")
Израиль, воображением рисуемый весьма расплывчато, в тот год отчаянно
сражался за свое выживание. Я тоже выкарабкивался из задолженностей, не
спеша сжигать хрупкий мосток: без посторонней помощи курсового мне было не
осилить!.. Интуиция нашептывала: мой соглядатай пытается подловить меня на
тяге к соплеменницам. Послушный законам биологии, Мильчман подталкивал
зачумленные гены к растворению - противясь сохранению их интеллектуальной
силы в чистоте вида.
- Видишь? - кивал он на вывеску обувного магазина. - "Чэрэвiчкi"! Разве
ты способен оценить!
При этом, повторяю, местную аляповатую орфоэпию - с ее придыхательным
"г" и невыносимым огрублением шипящих - тевтон наполовину, полдетства