"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

еще и на весь богооставленный Будслав! Угораздило меня досрочно соскочить с
толчка: нет бы дождаться выводов судебно-медицинской экспертизы! Подвело
отсутствие животноводческого стажа. Придя в себя, бабка разлепила веки - и
засекла силуэт пятящегося к калитке постояльца...
- Зачем же ты, Марговский, быка отвязал? - супились студенты за банкой
"чернил".
- Не торчать же в отхожем месте до посинения! - восклицал я в свое
оправдание.
Но все от меня отшатнулись: злыдень - так сельчанку за хлебосольство
отблагодарить!.. После того казуса и закралась в душу догадка о глухоте -
как общем знаменателе любой коммуникации.
Однако посконные отгадыватели кроссвордов не могли полагаться на
собственную эрудицию.
- Грыша, хто Мопассана написал? - холуйски скалился Бруцкий с
подготовительного отделения.
Я растерянно отсылал его к бабелевскому рассказу: но тут выяснялось,
что он подразумевает не Мопассана, а Санчо-Пансо - неунывающего оруженосца.
На картофельной борозде усач взял реванш - загадав мне имя
прославленного русского гроссмейстера.
- Ботвинник?.. - почесал я затылок, не будучи силен в истории шахмат.
- Ишь, Ботвинника ты знаешь! - съехидничал экзаменатор. - Я-то имел в
виду нашего - Алехина!
Собутыльник в тельняшке тянул его за рукав: "Нормалек, Санек?"
Остекленелый глаз морячка сверкал сравнительно дружелюбно. (На дележке в
электричке, на обратном пути, они вдвоем прикарманят всю мою выручку).
Флотского миротворца звали Волохович: он однажды напьется и утонет в пруду.
Жаль его, второго Санька! Лучше бы Бруцкий вместо него...
Не оставался неоцененным и мой дар чуткого собеседника. Будславский
буян Леня, знатно орудовавший дрекольем, доверительно швартовался ко мне в
столовке:
- А вот, слухай, як ышо одного отшибздил!..
Во всей округе у него имелся лишь один конкурент - некто Хасин,
норовивший ошпарить кипятком любого свежего посетителя местной бани и при
этом неизменно упрекавший:
- Трус!
Кондовую круговерть колхозного шейка отверженный интеллигент наблюдал
из сеней клуба. "Я помню солнечный трамва-а-ай!.." - через вьюшку и чердак,
обложенные дымком "Примы", как елочные игрушки ватой, улетучивались образы
шептуна-проигрывателя. Вера Хусейн Талат Гад - лилия Нила, возросшая на
полесской тине, - выворачиваясь наизнанку, ощупывала буркалами меня,
замаскированного врага Асуанской плотины.
- Мама моя родная! Да у нее ж глаза кальмарьи! - фыркал желтовласый
дылда Мильчман, по отцу ландскнехт, с которым мы через строчку рифмовали
скабрезные баллады.
В день знакомства, впившись в бордовое от экземы лицо одногруппницы, он
прыснул:
- А эта-то, глянь, - Венера Милосская!
Из трех Андреев, подселенных вместе со мной к косорукой бабке, жертве
резвого быка, он был самый начитанный. Родичи его на нефтескважине копили
про черный день, пока он, маясь от сплина, скрещивал мои стихи с