"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автораматримониальным прицелом (холодность моя к нееврейкам еще не была
поколеблена Машиным демаршем). Она сослалась на цыганскую примесь. Известно, какие цыгане в Белоруссии! Внешне танцующая напоминала чернявую Эллу - польку со стороны матери. Не знаю, как бы новая партнерша восприняла кивок на мнимое распутство отца, но Элла - та простодушно поверила напраслине, поскольку сама испила горечь родительского развода. Первая любовь не скрывала от меня, что ее судьбой мало интересуется прораб Гантман, имеющий к ее рождению самое непосредственное отношение... Кстати, ту же фамилию носила и мило музицировавшая Леночка, которой я, первоклассник, тайно симпатизировал. В учебе мы делили пальму первенства - и чувство конкуренции, наряду с надменным бантиком пианистки, воспрепятствовало серьезному увлечению. Плоть от плоти офицерское чадо - я вздумал сколотить "армию": ввел иерархию, предложил устав. Витя Соколовский стал моей правой рукой. Упражняясь, на счет, мы перескакивали через парапет, занимались рекогносцировкой близлежащей рощи. Сам собой встал вопрос: кто же наш супостат? - Ясное дело - девчонки! -поддался я самому примитивному из всех сепаратистских соблазнов. До генерального сражения не дошло: классная руководительница перехватила депешу. - Итак, имя зачинщика? - завела она указку за спину. Сломленный Витька указал на меня... Я отрешился от суетности мира - ограничась выпуском стенгазеты. Сокол же, наоборот, наращивал авторитет. контрольную, буркнула ли в ответ чересчур заносчиво - что, подчеркиваю, и вправду за ней водилось - уже и не вспомню. Важно, что никто, включая меня, его не одернул. Были еще евреи: Оля Веннер и Юра Стельмах, но в классном кондуите те писались "бел.", и только мы вдвоем с Гантман - "евр."... И вот - ком покатился! Ликуя от безнаказанности, колхозные байстрюки доводили свою жертву до белого каления: дергали за косички на переменах, лезвием срезали пуговицы с пальто. А я - анахоретски мусолил карикатуры на двоечников. Наконец, бедняжка не выдержала: перевелась в другую школу. Директор Подоматько выстроил нас в учительской - грозно рыча о евреях и русских, плечом к плечу воевавших с фрицами. В подобной апологии я не нуждался, но трусостью своей поставил себя в один ряд с кухаркиными детьми. И вот, сейчас я очнулся в ином строю - где уже не щадили меня самого. Для старослужащих я был салага, для молодняка - икринка не их нереста, для зауральской урлы - рафинированный московский франт, для иногородних - дорвавшийся до родных пенатов везунчик. И для подавляющего большинства - персона нон грата, безродный отшельник, подозрительно бормочущий в рифму. Разгребая со мною снег, мордоворот Горшунов - хоть и призвался на полгода позже - отшвырнул скребок и схилял в котельную. В итоге я пыхтел вдвое дольше и напрочь выбился из распорядка. Сержант Бембель наложил на меня взыскание. Алчущий справедливости, я взвился: не моя вина! Но авторитарный солдафон поквитался со смутьяном: соврал Горшунову, будто я наябедничал прапорам. За это раскормленный кабан подстерег меня и дьявольски отколошматил. При этом замечу, что Бембель, щекастый квартерон, до армии |
|
|