"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

матримониальным прицелом (холодность моя к нееврейкам еще не была
поколеблена Машиным демаршем). Она сослалась на цыганскую примесь. Известно,
какие цыгане в Белоруссии!
Внешне танцующая напоминала чернявую Эллу - польку со стороны матери.
Не знаю, как бы новая партнерша восприняла кивок на мнимое распутство отца,
но Элла - та простодушно поверила напраслине, поскольку сама испила горечь
родительского развода. Первая любовь не скрывала от меня, что ее судьбой
мало интересуется прораб Гантман, имеющий к ее рождению самое
непосредственное отношение...
Кстати, ту же фамилию носила и мило музицировавшая Леночка, которой я,
первоклассник, тайно симпатизировал. В учебе мы делили пальму первенства - и
чувство конкуренции, наряду с надменным бантиком пианистки,
воспрепятствовало серьезному увлечению. Плоть от плоти офицерское чадо - я
вздумал сколотить "армию": ввел иерархию, предложил устав. Витя Соколовский
стал моей правой рукой. Упражняясь, на счет, мы перескакивали через парапет,
занимались рекогносцировкой близлежащей рощи. Сам собой встал вопрос: кто же
наш супостат?
- Ясное дело - девчонки! -поддался я самому примитивному из всех
сепаратистских соблазнов.
До генерального сражения не дошло: классная руководительница
перехватила депешу.
- Итак, имя зачинщика? - завела она указку за спину.
Сломленный Витька указал на меня...
Я отрешился от суетности мира - ограничась выпуском стенгазеты. Сокол
же, наоборот, наращивал авторитет.
Однажды он обозвал Леночку жидовкой. Не дала ли она списать
контрольную, буркнула ли в ответ чересчур заносчиво - что, подчеркиваю, и
вправду за ней водилось - уже и не вспомню. Важно, что никто, включая меня,
его не одернул. Были еще евреи: Оля Веннер и Юра Стельмах, но в классном
кондуите те писались "бел.", и только мы вдвоем с Гантман - "евр."...
И вот - ком покатился! Ликуя от безнаказанности, колхозные байстрюки
доводили свою жертву до белого каления: дергали за косички на переменах,
лезвием срезали пуговицы с пальто. А я - анахоретски мусолил карикатуры на
двоечников.
Наконец, бедняжка не выдержала: перевелась в другую школу. Директор
Подоматько выстроил нас в учительской - грозно рыча о евреях и русских,
плечом к плечу воевавших с фрицами. В подобной апологии я не нуждался, но
трусостью своей поставил себя в один ряд с кухаркиными детьми.
И вот, сейчас я очнулся в ином строю - где уже не щадили меня самого.
Для старослужащих я был салага, для молодняка - икринка не их нереста, для
зауральской урлы - рафинированный московский франт, для иногородних -
дорвавшийся до родных пенатов везунчик. И для подавляющего большинства -
персона нон грата, безродный отшельник, подозрительно бормочущий в рифму.
Разгребая со мною снег, мордоворот Горшунов - хоть и призвался на
полгода позже - отшвырнул скребок и схилял в котельную. В итоге я пыхтел
вдвое дольше и напрочь выбился из распорядка. Сержант Бембель наложил на
меня взыскание. Алчущий справедливости, я взвился: не моя вина! Но
авторитарный солдафон поквитался со смутьяном: соврал Горшунову, будто я
наябедничал прапорам. За это раскормленный кабан подстерег меня и дьявольски
отколошматил. При этом замечу, что Бембель, щекастый квартерон, до армии