"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

с репродукции тщету моих домогательств...
Затем я провожал их нескончаемым проспектом. Мы задерживались в парке
напротив площади, где по праздникам гремели тромбоны и тубы парадов...
И вот, ныне, серый, как брусчатка, я скользил потупившись меж этим
парком и этой площадью!
Аркадий Копилов, ощущая себя боцманом в кубрике бумагомарак при Доме
офицеров, не скрывал, что банка шпрот родней ему и доступней теоретических
выкладок Буало. Цепкий "аид" и не набивался ко мне в менторы - узнав, что
сама Аза Алибековна Тахо-Годи, вдова философа Лосева, читала нам "Иллиаду" в
своей олимпийской манере. Просто тиснул в окружном листке сварганенный мной
наскоро сонет "Аллея памяти", посвященный павшим героям Отечественной.
Предыдущий раз к этой теме я обращался в восьмилетнем возрасте: "Жили
на свете два брата-солдата./ Правду сказать - неплохие ребята./ Жизнь их
была очень трудна./ Их в восемнадцать застала война..." Не умея
сбалансировать ритм лункой цезуры, я произносил: "жизень" и в слове "была"
ставил ударение на первом слоге. А взволнованная Майя Иосифовна ставила всем
в пример меня - что не мешало ей через каких-нибудь пять минут ставить меня
же в угол...
И смех, и грех - но впервые меня напечатали не где-нибудь, а в газете
"Во славу Родины!" Хотя, что тут странного? Ведь писатель и призван творить
во имя отчизны: во всяком случае - к вящей славе ее языка... Прощаясь,
Копилов снабдил меня визиткой и скромно предложил свое лито как формальный
повод для отлучек из части. Я не стал его разочаровывать и насилу улизнул от
некоего сгорбленного Мафусаила, вопившего: "Приходите! Вы нам до зарезу
нужны!"
Годом позже, путешествуя по Камчатке, я услышу, как критикесса Шульман
разразится гневной тирадой об адептах, паразитирующих на фронтовой тематике.
Неуклюжий Боря Колымагин спросит ее мельком: "Ощущаешь ли ты свои немецкие
корни?" - Лариса отрицательно мотнет челкой. Ныне - когда она присягнула
копью Одина, трепетно обзаведясь тисненым аусвайсом, - не могу не распознать
в ее давнишней инвективе закипавший враждою рецидив крови.
Упоминаю о ней вовсе не с тем, чтобы обелить свое конъюнктурное па.
Отец, еврей до мозга костей, внушал мне еще в Волгограде: "На этом этапе
главное - выжить!" За заповедь я глубоко признателен. Публикация послужила
козырем Сервачинскому - человеку пришлому, но пытавшемуся, тем не менее,
оградить меня от нападок фашиствующих гиен.
Оправдан ли был мой страх периферии - или во мне шевельнулось
коллективное бессознательное? Потомки пастухов и патриархов издревле селятся
поближе к центру - зарубив на носу, что стадо выгрызают по краям. Та же
петрушка сегодня с кавказцами. Возникновение национальных мафий в сердцевине
империй - следствие, а не причина. Другой разговор, что следствие это
неуклонно оборачивается расследованием по делу о расшатанном колоссе...
В роте обеспечения, под носом у заспанного начальства, неуставные
отношения цвели пышным цветом. Заплечных дел мастера, дорожа уютной нишей,
остерегались дробить нам кости - компенсируя амплитуду экзекуций их
частотой. В Минск я прибыл под Рождество - и парадиз клубной елки
голографически воссоздавал бал в дворянском собрании. Девушка, с которой мы
плавно раскачивались, оказалась дальней родственницей старшины и, отмечая
доброту Гергуса, увы, не пленила меня, давшего обет верности московской
невесте. Я справился о ее происхождении скорей из занудства, чем с