"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

пятам - оцарапывая щетиной хвою - дабы я не сплавил разбавитель сельским
политурщикам, - но я ему от души благодарен. Полагаю, вот так же и
сталинский режим преградил путь нацизму: по сумбурному стечению
обстоятельств.
Впрочем, речь не о замполите, а о моем отце. Папа пересчитал шпалы от
самого Тихвина. Через плечо - сумка, набитая гостинцами. Мы облюбовали
черемуховый бережок.
- Расслабься, сынок! - тяжко выдохнул он, доставая промасленный кулек с
пирожными.

2

Я родился под знаком Рыб в год Кота - и на странном этом симбиозе
горела печать естественного отбора, предопределившая мою склонность к
самоедству. 23 февраля, на собрании, посвященном Дню Советской Армии, из
тенет гимнастерки к речам ораторов тянулась идейная выя моего отца, багровая
от бритья, с кнопкою на затылке. Звонок из роддома расшевелил снотворную
церемонию, за работу с молодым пополнением офицеру укрупнили звездочки на
погонах. Теперь уж майорский чин так и останется его верхней планкой: ввиду
имманентности паспортных данных.
Родиной его был городок Малин, что неподалеку от Бердичева,
удостоенного постояльства самого Оноре де Бальзака. Впрочем, и Бальзак не
был истинным аристократом, сколько бы ни стремился походить на экс-посла
России в Израиле Александра Бовина... Дед мой заправлял кирпичным
заводиком - единственным на всю округу предприятием, благодаря чему семья
перебралась на киевскую квартиру и дачу, а сам Юзеф-Янкель - на рудники.
Подставил его друг детства - некто Левин, слезно умолявший сховать в тайнике
левый товар - а на допросе в ОБХСС назвавший пособника заводилой. В юности
они вместе организовывали самооборону от Петлюры...
Бесславный конец деда, умершего вскоре после возвращения с каторги,
развил в его наследнике преувеличенную осмотрительность. Помню, прощаясь за
шкаликом с улетавшей в Нью-Йорк племянницей библиотекаршей, отец сдвинул
косматые рыжие брови: "Ну, а если война - твой сын будет в нас стрелять?"
Между тем, я знал, оружие хранит он сам: в нижнем ящике платяного шкафа.
Однажды, после очередной порки, я в истерике навел на него ствол. Но в руке
у мстителя блеснул стартовый пистолет, по штату полагавшийся заведующему
спортивной кафедры.
Он частенько брал меня с собой в суворовское училище: морозный пар
"Здравия желаю!" - источаемый строем неоперившихся брежневских кадетов -
вызывал во мне обморочное сыновнее благоговение. Боксировавшие и
кувыркавшиеся на матах относились ко мне, субтильному, с тенью гувернерской
почтительности. Закрома его рабочего стола кишели тушечницами и лекалами,
штемпелями и химическими карандашами. Чванство командирского прихвостня,
возможно, и посеяло в моей душе иллюзию избранности.
А что отец? Секундомерной стрелкой вращался на перекладине, достиг
среднегимнастических показателей, но пульсация сердечной мышцы показалась
насущней. Волейбольная площадка Дома отдыха свела его с шатенкой Томой
Гиллерсон, перекрасившейся под Мерилин Монро, когда я надел форму
первоклашки. Она выросла в семье Григория Ефимовича, двух лет не дотянувшего
до презентации горластого тезки. Бывший латышский стрелок, автор никем не